Осада
Шрифт:
— С такой силой никакой штурм не опасен, — сказал Теплов.
— Была бы она, эта сила, — вздохнул Сергуненко. — Мы у командира полка спрашивали. У него приказ в конфликт не вмешиваться. Мы ему говорим: «А когда нас крошить будут, и тогда не вмешаетесь?» А он говорит: «Приказ дадут — вмешаюсь». Его понять можно: если вооруженные силы за границей стрелять начнут, Тбилиси сразу же объявит о нападении на суверенную Грузию. А мы из эмвэдэ, можно сказать, милиционеры, защищаем гражданское население от бандитов. Считается, что убивают тут бандиты. Ведь Тбилиси как говорит:
— А вы?
— Да нам только разреши — бегом побежим. Но если русские отсюда уйдут, грузины всех осетин вырежут.
— Может быть, наоборот — без вас они скорее между собой договорятся?
Сергуненко посмотрел на Теплова как-то по-новому, но когда заговорил, тон его был прежний, дружески-покровительственный:
— Ты хоть знаешь, что здесь творится? Сегодня, к примеру, зачем сюда приехали? Те женщины, что на кэпэ остались, — жены двух пропавших цхинвальцев. В сентябре дело было, поехали на огород и не вернулись. Мы грузинскую сторону запрашивали, говорят — ищем. Других находят, а этих все никак не могли. Наконец сообщили, что готовы к переговорам. Так что, может быть, вернут.
— Ну вот, — сказал Теплов, внезапно воодушевившись, — официальная власть пытается навести порядок — находят пропавших. Ну и в Цхинвали они занимались бы тем же самым. Только с большим успехом.
Сергуненко едва рот не раскрыл от удивления.
— Ты чего, и правда такой наивный? Еще бы их не находить, а зачем тогда воровать?
Настал черед удивляться Теплову.
— Ты сам-то понял, что сказал? — спросил он капитана.
Сергуненко не обиделся. Он щелкнул в темноту красный огонек окурка, проследил за его полетом, а затем ответил:
— Людей крадут ради выкупа, это самый выгодный бизнес. Нынче труп стоит сто пятьдесят тысяч рублей.
Теплов ахнул. Его месячный оклад равнялся пятиста рублям, с гонорарами доходило до семисот. Это считалось очень хорошим заработком, потому что средний уровень по стране колебался около четырехсот пятидесяти. Сумма в триста месячных окладов была для Теплова космически недостижима.
— Сколько же тогда просят за живого?
Сергуненко ждал этого вопроса, он громко сказал:
— Не бывает живых, в том-то и дело! Убивают грузины заложников.
— За что?
— А черт их разберет. Ненавидят — вот за что. Ладно бы просто убивали. Думаешь, стрельнут и все? Паяльной лампой заживо сжигают, начинают с ног и медленно ведут к голове. Чтобы смерть как божий дар принял. Ты говоришь — власти… Их сюда допусти… Они сейчас только как посредники, а там все к рукам приберут.
— Не понял.
— Что тут непонятного? За передачу тела двадцать процентов посредникам — десять грузинским, десять нашим. Неофициально, конечно. С нашей стороны этими делами соговцы занимаются: следственная опергруппа из Москвы. Сегодня им не удалось: смена приехала, дела передают, пришлось нас попросить. А так они к этой кормушке никого не подпускают. Ну что ты — деньжищи такие!
Теплов
— Откуда только деньги здесь берутся? — произнес он, недобро глядя в темноту.
Сергуненко ответил равнодушно:
— Кавказ. Здесь у всех денег полно. Скажем, сейчас Цхинвали: в блокаде, обложили кругом, так что мышь не проскользнет. Электричества нет, газа нет, топлива нет, подвоза продуктов нет, а в какой дом ни войди — столы аж прогибаются от жратвы. На яблоках, наверное, зарабатывают. Летом ведь они не воюют: некогда, в садах работают. Вот как урожай отвезут, грузины в Тбилиси, осетины во Владик, так и начинается охотничий сезон. До следующей весны.
Его прервал голос из темноты:
— Не стреляйте, я подхожу!
Сергуненко крикнул в ответ:
— Идите, я давно слышу вас!
В город возвращались под утро. Сперва развезли по домам женщин. Те не скрывали радости от поездки: парламентер назначил день передачи. С журналистом он отказался разговаривать наотрез.
— Не хочет с тобой встречаться, — сказал Теплову Сергуненко, проводив женщин к парламентеру. — А знаешь, кто посредник? Заместитель прокурора Южной Осетии. А ты говоришь — власти…
Рядом с Тепловым стоял солдат в бронежилете, сопровождавший женщин от КПП. Он так же, как Сергуненко, держал автомат стволом вперед, перекинув ремень через правое плечо, и палец у него лежал на спусковом крючке. Когда возвращались, солдат замыкал строй, причем двигался спиной вперед. Точно так же, лицом назад во главе строя, шел Сергуненко. Оба напряженно вглядывались в темноту.
По дороге в гостиницу Сергуненко велел своему водителю остановиться возле какого-то дома. По-хозяйски загромыхал кулаком в дверь. Вскоре оттуда донеслась фраза на незнакомом Теплову языке, должно быть, по-осетински.
— Свои, открывай! — распорядился Сергуненко.
Дверь приоткрылась было на узкую щелку, но Сергуненко властно распахнул ее настежь. На пороге стоял заспанный мужчина в майке и тренировочных брюках. В руках он держал ружье.
— Витенька! — обрадовался хозяин капитану. — Заходи, дорогой! — и поспешно отодвинулся в сторону, освобождая проход. Но Сергуненко сказал:
— Некогда нам. Водки дай. И зажевать чего-нибудь.
…В гостинице, где капитан занимал двухкомнатный полулюкс, он первым делом разлил бутылку по стаканам, чокнулся с Тепловым и со словами: «Будем живы!» — выпил свой громкими большими глотками. Затем запихнул в рот кусок сыра и только после этого принялся расстегивать бронежилет.
— Слушай, а почему ты сказал: «По ладошке Аллаха»? Ты что, мусульманин? — спросил Теплов.
Сергуненко фыркнул:
— Ага! Правоверный наследник Исмаила. До Цхинвали я в Карабахе был, только и всего.
Первую половину следующего дня Теплов провел в цхинвальском обкоме комсомола. Ему требовалось лишь отметить командировку, но как только он вошел в приемную первого секретаря, ему навстречу поднялась молодая женщина.
— Вы из Ленинграда? — спросила она. — Идемте скорее, я жду вас.