Осажденная крепость
Шрифт:
Занимаясь филологическими проблемами, Цянь Чжуншу начинает пробовать свои силы и в писательстве. Первым из-под его пера выходит небольшой сборник эссе «Заметки на полях жизни». Затем он пишет рассказы и повести, составившие сборник «Люди, звери, духи» (отдельным изданием он вышел уже после победы над Японией, в 1946 году). Одновременно шла работа над книгой «Об искусстве», содержащей критический анализ различных сторон китайской классической поэзии. А однажды, вспоминает Ян Цзян, вернувшись из театра после премьеры ее пьесы, муж заявил: «Буду писать роман». Это было в 1944 году, а закончена работа была два года спустя. С этого момента судьба автора переплетается с судьбой его книги.
«Осажденная крепость» первоначально увидела свет в
В начале следующего, 1947 года издательство «Чэнь гуан» («Утренний свет») выпустило роман отдельной книгой. Успех был редкий — потребовалось шесть дополнительных тиражей, книгу стали называть только входившим тогда в моду словом «бестселлер». В числе выступивших с похвальными отзывами были ученик Лу Синя литературовед Тан Тао, видный поэт и критик Бянь Чжилинь и другие известные в кругу интеллигенции деятели культуры.
Причины этого успеха убедительно вскрыл выдающийся исследователь и переводчик китайской литературы Л. З. Эйдлин. Подчеркивая общественную значимость романа, в предисловии к первому русскому изданию он писал:
«Автор объективен и точен в своем обличении среднего слоя китайской чиновничье-профессорской интеллигенции…» В нем есть «чинуши и карьеристы, полузнайки, готовые заниматься чем угодно… и доживающие свой век честные, но не приспособленные к борьбе… представители теперь уже старого-старого мира… И среди них главный герой, «вошедший в крепость», из которой ему никогда не выйти. (Приведенное в романе французское изречение о том, что супружество подобно осажденной крепости, должно иметь и расширительное толкование.) …Он достаточно умен, чтобы разглядеть порочность своего общества, но сделать ничего не может, да уже и не хочет. И если сам он несколько лучше других, то и он составная часть той среды, которая пассивно взирает на беды отчизны, заменяя думы о ней заботою о себе. Иные, прогрессивные силы, за которыми будущее страны, вне поля зрения автора, но столь ясно, столь четко обозначены недостатки описанной части общества, что у читателя не остается никаких сомнений в необходимости уничтожения «новой» затхлости, пришедшей на смену конфуцианскому застою».
Читательский энтузиазм разделяла отнюдь не вся критика: прохладное, чтобы не сказать больше, отношение роман встретил у представителей самых противоположных литературных течений. Так, в выпущенном издательством Католического университета в Бэйпине объемистом справочнике «1500 прозаических и драматических произведений современного Китая» хотя и говорится о присущем автору чувстве юмора, о мастерстве описаний и удачном выборе персонажей, книга в целом объявляется несерьезной и «не стоящей времени, которое было на нее затрачено». Благочестивый рецензент усмотрел в романе лишь «рассказ о поездке молодого человека в глубь страны, его любовной истории и повседневной жизни», а поскольку один из эпизодов показался ему фривольным, он не рекомендовал роман молодым читателям. Что ж, книга Цянь Чжуншу и вправду не помогает утверждению идеологии католицизма.
Более внимательного разбора заслуживает отношение к роману в левых литературных кругах. К середине 40-х годов четко выявилось разделение культуры Китая на два главных потока: на литературу и искусство освобожденных районов, руководимых компартией, и районов гоминьдановского господства. Для первого магистральным направлением развития было провозглашено «служение рабочим, крестьянам и солдатам», а также ориентация на жанры
В глазах идеологов левого литературного движения, нередко склонных к догматизму, произведения, подобные роману «Осажденная крепость», выглядели более чем сомнительными. Их нельзя было приобщить к «рабоче-крестьянско-солдатскому направлению», они не обслуживали насущные задачи политической борьбы, а в плане художественном далеко отстояли от китайской традиции. Они не выявляли основ существующего строя и не вели людей на борьбу. Осмеивая определенный круг общественных явлений, их авторы не показывали сколько-нибудь ясной альтернативы. В результате возникало отношение к таким книгам, в чем-то близкое приведенной выше оценке католического критика: они-де недостаточно серьезны, содержащаяся в них критика неглубока и непоследовательна, они больше отвлекают людей от борьбы, нежели способствуют ей.
Несколько лет назад известный писатель Сюй Чи писал в журнале «Душу» («Чтение»), что недооценка романа Цянь Чжуншу в свое время сложилась под влиянием доклада Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград». По его словам, содержавшееся в докладе осуждение «обличительных», «очернительских произведений» было в какой-то мере перенесено на «Осажденную крепость». Не защищая установки доклада, нельзя все же не отметить, что налицо явное недоразумение: в докладе шла речь о произведениях, якобы искажающих социалистическую действительность, тогда как у Цянь Чжуншу изображено буржуазное общество.
Как бы то ни было, после победы народной революции в Китае роман не получил официального признания, о нем молчала критика, его не упоминали авторы вышедших в 50-е годы работ по истории новейшей литературы, такие, как Е Динъи, Ван Яо, Лю Шоусун. Роман более не переиздавался, а его автор, целиком отдавшись научной деятельности, перестал помышлять о художественном творчестве. Он становится ведущим сотрудником Института литературы, вначале являвшегося частью Пекинского университета, а затем вошедшего в состав Академии наук. Под своей редакцией и с подробными комментариями Цянь Чжуншу выпускает свод поэзии эпохи Сун. Он был также одним из авторов академической «Истории китайской литературы», опубликованной в 1963 году.
Слов нет, радикально менявшаяся действительность требовала новых подходов к ней. Новая, преимущественно молодая читательская масса ждала книг, указывающих путь вперед, прославляющих героев борьбы с врагами революции и творцов будущего. Обращаться к событиям и людям недавнего прошлого казалось излишним — все это похоронено и никогда не воскреснет. С читательского горизонта исчезло даже такое незаурядное произведение, как трехтомная эпопея Лао Шэ «Четыре поколения под одной крышей», повествовавшая о жизни, страданиях и патриотических порывах жителей Пекина в годы оккупации. Лао Шэ нашел в себе силы обратиться к новым темам и частично преуспел в этом. Но многие из виднейших писателей предшествовавших десятилетий, в том числе такие прославленные мастера, как Мао Дунь и Ба Цзинь, почти полностью отошли от художественного творчества. На передний план выходили литераторы с иным жизненным опытом, прошедшие другую школу. И все-таки жаль, что для многих одаренных и безусловно честных художников слова не нашлось места в литературе первых десятилетий Народной Республики.