Осажденная крепость
Шрифт:
Эта тирада вызвала восхищение присутствующих, тем более что Гао Суннянь произнес ее экспромтом. Ободренный похвалами друзей, он стал считать, что и впрямь создал некую безошибочную теорию управления, и зауважал себя еще больше. Он развивал свою концепцию при всяком подходящем случае, каждый раз добавляя:
— Я биолог, и университет представляется мне единым организмом, в котором преподаватели выполняют функции клеток.
Это изречение вполне можно было считать новой аксиомой, и именно на ее основе Ли Мэйтин, Гу Эрцянь и тем более Фан Хунцзянь получили счастливую возможность стать профессорами. В университет они прибыли в четвертом часу дня. Услышав об этом, Гао помчался приветствовать их в общежитии преподавателей. Но когда он вернулся в свой кабинет, его вновь
Теперь сразу явилось четыре преподавателя, ряды наставников стали более внушительными, и можно было уже слать победную реляцию в министерство. Но предстояло неприятное объяснение с Ли Мэйтином и Фан Хунцзянем. Дело в том, что помощник министра Ван рекомендовал на должность заведующего отделением китайской филологии некоего Ван Чухоу. На это место давно уже был приглашен Ли Мэйтин, но Ван Чухоу был дядей помощника министра, да и репутацию имел более солидную. Напуганный массовым дезертирством преподавателей, Гао решил, что и эта шанхайская группа с полпути вернется обратно, и лучше в складывающейся ситуации ублажить помощника министра. Разумеется, он не мог теперь так просто отделаться от Ван Чухоу, но ведь и Ли — старый его приятель, да к тому же с характером. С этим молодым человеком, Фаном, будет полегче. Его рекомендовал вместо себя Чжао Синьмэй, да еще — вот балда! — написал, будто он получил в Германии докторскую степень. Но из анкеты было видно, что никакой он не доктор — просто студент, пошатавшийся по разным заморским университетам. Вдобавок он никогда не занимался политологией, так что профессорская должность для него слишком жирный кусок. Он тянет в лучшем случае на доцента, и надо попросить Чжао Синьмэя объяснить ему, что слишком быстрая карьера может повредить молодому человеку. Значит, труднее всего будет с Ли Мэйтином. Но раз уж он с таким трудом приехал сюда, так сразу не уедет, обратный-то путь ничуть не легче. Пообещать ему что-нибудь — и дело с концом. Однако надо иметь совесть, ведь его из частной школы пригласили в государственный университет! Но это можно отложить на завтра, а сегодня… Сегодня вечером традиционный ужин у начальника полицейского управления. Здесь, в маленьком городке, о гастрономическом разнообразии можно только мечтать. Все местные блюда Гао давно приелись, но шел уже пятый час, пробуждалось чувство голода, и мысль о еде тревожила его воображение.
Добравшись до места назначения, шанхайская группа распалась, как разбивается в брызги волна при ударе о берег. Но в день приезда Фан и остальные трое мужчин еще сходили вместе в город постричься и помыться в бане. Вернувшись, они увидели на белой доске для объявлений розовую бумажку, извещавшую о том, что в половине восьмого студенты отделения китайской филологии устраивают чай в честь господина Ли Мэйтина. Тот донельзя обрадовался, но вслух сказал:
— Экая досада! Я так устал, хотел сегодня лечь пораньше… Эти ребята такие восторженные, не задумываются, что и как. И откуда они узнали о моем приезде, как вы полагаете, господин Чжао?
— Безобразие! — зашумел Синьмэй. — Почему студенты отделения политических наук не устраивают вечера в мою честь?
— А куда спешить? Кстати, может быть, вы сегодня сходите вместо меня? А я бы лучше поспал.
Гу Эрцянь вздохнул и покачал головой:
— Что ни говорите, а занятия китайской литературой приучают к вежливости. Студенты других факультетов не умеют так ценить своих наставников. — Тут он захихикал и посмотрел на Ли Мэйтина так, что господу богу стоило пожалеть, зачем он не дал человеку собачий хвост, виляние которого придало бы словам Гу еще большую убедительность.
— А вот я даже не знаю, на каком отделении буду работать. В телеграмме ректора об этом ничего не говорилось, —
— Это не имеет значения! — поспешил ответить Чжао. — Ты можешь преподавать философию, китайскую литературу…
— А вот на это нужно мое согласие! — рассмеялся Ли Мэйтин. — Рекомендую вам, господин Фан, подлизаться ко мне — тогда все легко уладится.
Тут пришла Сунь и сообщила, что ее поселили в общежитие для студенток вместе с воспитательницей по имени Фань. Девушка тоже сказала Ли Мэйтину комплимент в связи с вечером в его честь. Тот небрежно усмехнулся и предложил:
— Мисс Сунь, зачем вам работать в отделении иностранных языков? Шли бы ко мне в ассистенты! И на сегодняшний вечер мы можем отправиться вместе.
Потом всей компанией ужинали в маленькой харчевне близ университета. Ли не участвовал в застольной беседе, не замечал того, что подавали на стол. Все решили, что он готовится к выступлению на вечере. Но он возразил:
— Ерунда! Чего тут готовиться!
Около девяти часов, когда Фан уже зевал и хотел лечь, к нему и Чжао Синьмэю в комнату вошел Ли Мэйтин. Приятели принялись было шутить, но заметили, что тот не в себе.
— Что, вечер уже кончился?
Ли молча плюхнулся на стул и запыхтел, как паровоз под парами. Его стали настойчиво расспрашивать. Тогда он ударил кулаком по столу, обозвал ректора мерзавцем и заявил, что дойдет до министерства просвещения, но своего добьется. Хорош ректор! Отправился к кому-то на ужин да так и не появился на вечере — это же прямое пренебрежение служебными обязанностями!
Оказалось, что чаепитие на отделении китайской филологии было организовано Ван Чухоу, который действовал согласно известному тактическому правилу — «бить противника в лоб, пока он не успел перевести дыхание». Его поддержали лекторы и ассистенты — четыре человека, приехавших ранее, студентам же оставалось лишь подчиниться указаниям.
Ван знал, что только по стечению обстоятельств ему досталось место, которое ректор обещал Ли, но в таких делах, полагал он, как и в полигамном браке, «старшей считается та жена, которая первой переступила порог». Вечер был похож не столько на чествование нового профессора, сколько на визит наложницы хозяйке дома. Не успел Ли вместе с сопровождающими от студенчества войти в зал, как почувствовал что-то неладное. Когда же расслышал вдруг, что Вана именуют «господин заведующий», он и удивился и переполошился. При встрече Ван Чухоу горячо сжал его руки, потом, поглаживая их, словно это были руки любовницы, приговаривал тоном чуть-чуть обиженным, но в то же время почтительным:
— Господин Ли, мы вас ждем уже который день, просто умираем от нетерпения! Господин Чжан, господин Сюэ, не правда ли, ведь только сегодня утром мы говорили о нем? Да, не далее как сегодня утром мы говорили о вас. Наверное, утомились с дороги? Отдохните денек-другой, к занятиям можно будет приступить позже. Я уже составил для вас расписание. Господин Ли, если бы вы знали, как я рад вашему приезду! Когда ректор прислал мне в Чэнду телеграмму с предложением возглавить отделение китайской филологии, я подумал, что возраст у меня уже не тот, дорога трудная — стоит ли менять насиженное место на нечто неизвестное? Я уже решил было отказаться, но Гао Суннянь умеет настоять на своем! Он обратился к моему племяннику (тут преподаватели хором пояснили, что заведующий отделением приходится дядей помощнику министра), тот нажал на меня, и мне стало неудобно отказываться. К тому же здоровье жены требовало смены климата. Приезжаю сюда и узнаю, что вы тоже должны прибыть. Тут я возликовал: значит, дела на отделении пойдут как надо!
Ли Мэйтину пришлось похоронить в душе заготовленную им «тронную речь»; он промямлил что-то в ответ, выпил чашку чая и ушел, сославшись на головную боль.
Чжао и Фан принялись успокаивать Ли Мэйтина. Его уговорили пойти к себе и уснуть, отложив разговор с ректором до завтра. Перед уходом Ли сказал:
— Уж если Гао сыграл такую шутку со мной, своим старым приятелем, будьте уверены, он и вас надует. Но если мы будем держаться вместе, ему придется с нами считаться.
Проводив его, Фан сказал Синьмэю: