Осень Овидия Назона(Историческая повесть)
Шрифт:
1
Перевод А. А. Фета.
— Как это прекрасно и как верно, господин! — воскликнул Дорион и опустил голову в страшном смущении. Впервые в жизни он позволил себе высказать свое мнение. Как отнесется великий поэт к суждению ничтожного переписчика?
— Тебе понравились эти строки, Дорион?
— Очень понравились, но грустно мне стало. Какие-то они скорбные…
— Это не скорбь, не прощание, это скорее размышление поэта, прожившего пять десятилетий. Печальные мысли так естественны. Ведь жизнь наша вдоволь разбавлена печалями и разочарованиями. Радость — редкая гостья. Не правда ли?
Овидий умолк и снова призадумался над разговором с Фабией. Но он тут же поборол свое дурное настроение и, улыбаясь, сказал:
— Вернемся к нашему круговороту превращений. «Метаморфозы» обладают колдовской силой. Все в этой поэме преображается и меняется по законам волшебства. Но чудеса ведь происходят по воле богов. Не так ли?
— Святая истина! — воскликнул Дорион, преисполненный гордости. Впервые господин говорил с ним как с равным. Как это было хорошо! Просто удивительно!
В это утро они записали много прекрасных строк о Ниобе, царице Фив, дочери Тантала, которая родила семь сыновей и семь дочерей, но всех потеряла из-за своей непомерной гордости.
Овидий читал свои стихи вдохновенно, глаза его горели, Дориону казалось, что поэт излучает сияние богов, восседающих на Олимпе. Но вот они завершили работу сегодняшнего утра, и Овидий, вспомнив свою обиду, поник. Тревога не покидала его. Разговор с Фабией за завтраком мучил его, как заноза.
— Завтра мы поработаем в саду у Тибра, — сказал Овидий. — А теперь, Дорион, ответь мне на один вопрос. Почему ты никогда не говорил мне о своем интересе к философии? И откуда у тебя берется время на эти занятия, на развлечения?
— Могу сказать, господин. В Риме я ни часу не был бездельником. А развлечения недоступны мне. Я бедный вольноотпущенник, пожелавший постигнуть великие истины. Где уж тут развлечения?.. Почему я молчал? Боялся насмешки. Сын раба — и вдруг философия.
— История полна примеров, которые могут тебя воодушевить, — сказал Овидий. — Сын вольноотпущенника из Венусии, Квинт Гораций Флакк, стал знаменитым поэтом. Гораций любимый поэт римлян. Ты это знаешь. А великий мастер трагедии Акций, написавший пятьдесят трагедий — сын вольноотпущенника из Умбрии. Его ценили не только любители театра, но и грамматики. Он прославился как знаток истории поэзии. Изучай труды великих мыслителей, размышляй над древними свитками, и кто знает, может быть, и твое имя войдет в историю.
— Я напомню господину слова великого Платона. Как хорошо он сказал о молодых людях, у которых велика любознательность. «Молодой человек, — говорит он, — впервые вкусивший из этого источника, радуется так, как будто бы он нашел сокровище мудрости; он вне себя от восторга. Ему доставляет наслаждение вспоминать все речи, выбирать из них идеи и то смешивать их в одно, то разбирать их по частям и ставить тем в затруднение прежде всего и больше всего самого себя, а затем всех тех, кто окружает его, молодых, старых, сверстников, кто бы они ни были, не щадя ни отца, ни матери, никого из тех, кто его слушает». Мне некому выразить свой восторг от того, что открыли мне в своих творениях великие мыслители, но должен признаться, господин, я частенько бываю в состоянии такого восторга.
— О, ты достигнешь желаемого! — воскликнул Овидий. — Возьми в подарок большой свиток пергамента и займись любимым делом.
Дорион был ошеломлен неожиданным вниманием и щедростью господина. Он прибавил ему денег за переписку, подарил пергамент, а главное — обнадежил. Как это важно и как это нужно бедному одинокому человеку. В Риме Дорион не приобрел себе близких друзей, слишком был занят с рассвета до заката. Да и деньги экономил. Только и позволял себе купить маленький хлебец на завтрак и пергамент для переписки. Как только господин разрешит отлучиться, он отправится в Афины, чтобы передать деньги отцу и узнать, не собрал ли он для выкупа какую-то сумму. Нужно много денег, чтобы стали свободны и сестры. Десять лет он не видел маленьких сестер. Теперь они уже невесты. Как важно было бы сделать их свободными, чтобы они нашли себе достойных мужей, искусных ремесленников.
Дорион долго еще сидел в задумчивости, а когда вернулся в свою каморку, вытащил из ящика небольшой папирус и стал искать строки, которые должны были утвердить его в надежде на великое свершение.
«История знает подобные удачи, — повторял Дорион, развертывая свиток. — Помнится, я записал чей-то рассказ. Был на свете философ, некий Бион. Удивительная у него судьба. Вот она, запись: „Бион сам рассказал Антигону о себе. Когда его спросили, чем он занимался, пока не обратился к философии, он сказал, что отец его вольноотпущенник, из тех, кто локтем нос утирает. Это означало, что он был торговцем соленой рыбой, родом борисфенит. И было у него не лицо, а роспись по лицу, знак хозяйской жестокости. Мать — под стать такому человеку… Однажды отец его проворовался и был продан в рабство. Вместе с ним продали молодого и пригожего сына. Его купил один ритор. Потом он умер и оставил Биону все свое имущество. Прежде всего молодой Бион сжег все сочинения ритора, а потом наскреб денег, приехал в Афины и занялся философией“. Бион с иронией вспоминал начало своей карьеры, — думал Дорион, — но суть дела в том, что ничтожное происхождение не помешало ему достичь своей цели, стать ученым мужем. Значит, при усердии можно многого достичь. А что скажет отец, когда узнает, что его Дорион стал философом и помнит на память тысячи строк премудростей? Да и сам способен поразмышлять. Удивится отец».
Дорион извлек из-под войлочной подстилки мешочек с монетами и стал подсчитывать свои сбережения, приготовленные для выкупа отца. Он не знал, сколько потребует вдова господина Праксия, которой по наследству достался Фемистокл с дочерьми.
Дорион запомнил ее капризной и придирчивой. Какая она сейчас?
Прошло пять лет с тех пор, как не стало господина Праксия. Все эти годы Фемистокл работал на стороне, а деньги, полученные за переписку у ученых мужей Афин, он отдавал госпоже. Отец писал об этом коротко и скупо. А как он живет, можно было только догадываться. В письмах невозможно обо всем сказать. И он, Дорион, не написал отцу о самом главном — о своих занятиях и мечтах. Возможно, что отец считает своего Дориона бездельником, ищущим развлечения в великом Риме. А ведь это не так. Должно быть, настало время повидаться с отцом и сестрами. Прошла целая вечность с тех пор, как он мальчиком покинул дом. Завтра же надо поговорить с господином. Зная теперь тайну своего переписчика, Овидий, возможно, позволит отправиться в Афины. А может быть, и сам пожелает побывать в Греции, тогда Дорион будет сопровождать своего господина.
«„Займись любимым делом“, — сказал мне великий поэт. — Займусь, сегодня же! Как хорошо, что господин знает мою тайну и даже готов покровительствовать мне», — подумал Дорион и подсел к маленькому столику, стоявшему у открытой двери. Он был полон надежд и самых лучших планов.
«Однако у моего переписчика, нищего и обездоленного Дориона, больше надежд на лучшее будущее, чем у меня — прославленного поэта, — подумал Овидий Назон, размышляя над обидой, которую он почувствовал, не получив приглашения во дворец. — Возможно ли, что всему причиной император Август, который старается не замечать меня и явно хочет показать, что я для него не существую? Но так ли это? Не моя ли это мрачная фантазия? Сколько раз он с улыбкой слушал меня. Впрочем, тут нет и капли фантазии. Меня не зовут на придворные сборища, в комнате императрицы Ливии Фабия не видела ни одной книжки Назона, а ведь „Любовные песни“ существуют уже много лет. Их читают и перечитывают в каждом доме. Возможно ли, что императора раздражают мои любовные элегии? Почему? Какая тому причина? Прежде этого не было».