Осень прежнего мира
Шрифт:
— Аккуратнее, — негодующе шепнула Коллаис ему в ухо.
Вскоре пошли богатые, изящно убранные коридоры и комнаты. Никакой прислуги, никаких стражей, чистота и порядок.
— Мы уже близко, — шепнула Коллаис и осторожно приоткрыла массивную дверь с золотой ручкой.
За ней воздух был насыщен густым запахом горящих благовонных составов, дышать им было, в общем-то, неприятно. Коллаис поманила рукой Ользана, и тот вошёл.
Комната была большой; в одном углу была аккуратно убранная кровать, сама поперечником с неплохую комнату. А рядом с ней, утопая в пышном кресле, укрытая пледом, дремала пожилая женщина.
На вид ей было лет сто — хотя, как Ользан знал, ей было от силы сорок пять.
— Мама, — прошептала девушка и голос её дрогнул. Она нервно постучала пять раз по браслету и тихонько шепнула в него: — Риви, мы нашли маму. Поторопись, с ней совсем плохо.
Бревину в каком-то смысле повезло.
Ему попался здешний казначей — человек суеверный и с богатым воображением. Когда он увидел спокойно вошедшего Бревина, который молча запер дверь и уселся напротив, казначей только и смог, что беззвучно открыть и закрыть рот.
— Ты прав, — невесело усмехнулся шантирец. — Я призрак. Ты сейчас же расскажешь мне, что случилось с другими моими родственниками, не то свою месть я начну с тебя.
Бедному казначею в голову не могло прийти, что может быть что-то хуже дотошной ревизии из столицы. Ему, перепуганному насмерть и тем, что он видел в замке, и тем, о чём только слышал, и впрямь показалось, что покойный наследник не отбрасывает тени, и что от него тянет холодом могилы.
Захлёбываясь словами, казначей быстро изложил всё, что знал и не успел заметить, как призрак тихонько прочёл заклинание и погрузил его в тяжёлый сон без сновидений. Сообщение от Коллаис застало его, когда он просматривал журналы и учётные книги. Там было много интересного, чего он никогда бы не узнал «при жизни»…
Казначей, очнувшись, увидел оставленную призраком записку, в которой тот советовал вернуть всё, что успел похитить у хозяев и убираться подальше. К слову сказать, именно так казначей и поступил. И никогда более не засиживался за рабочим местом допоздна.
Коллаис долго беседовала с матерью, встав у кресла на колени. Когда она подошла к Ользану, ожидающему её у двери, вид у неё был — хуже некуда. Видно было, что слёзы она сдерживает только нечеловеческим напряжением сил.
— Она не доживёт до рассвета, — Губы её дрожали. — Она надеялась, что сможет увидеть меня, прежде чем умрёт — и теперь ей незачем больше жить. Я так и не поняла, верит ли она в то, что я жива или же считает, что я — видение.
Они стояли ещё несколько секунд, глядя друг другу в глаза, и когда девушка тихонько спросила Ольазана, тот, подумав, кивнул. Подойдя к креслу, он преклонил колено и, повинуясь знаку Коллаис, осторожно поднял и поднёс к губам сухое, холодное запястье бывшей княгини Шантира. Её рука погладила его по голове — то было почти неосязаемое прикосновение — и губы, отвыкшие улыбаться, вновь улыбнулись во второй раз за последние несколько лет.
…Когда Бревин тихонько вошёл через ту же дверь, глаза его матери уже закрылись навсегда. Сестра стояла возле кресла на коленях, и молча прижималась щекой к морщинистым рукам, что безвольно лежали поверх пледа.
Шантирец хотел было подойти к сестре, но Ользан удержал его. Так они стояли довольно долго.
В конце концов Коллаис встала и вернулась к двери. Пока Бревин прощался со своей матерью, Ользан украдкой поглядывал на девушку. Глаза её были сухими, а лицо — мёртвым. Ользан дорого бы дал, чтобы такого не видеть. Только дыхание да тихий мерный стук маятника часов были единственными источниками звука.
Затем откуда-то неподалёку послышались голоса. С Коллаис словно спали чары — лицо неуловимо изменилось, стало оживлённым и исполненным мысли. Лишь глаза оставались невыразительными — безо всякой эмоции. Взглянув на Ользана, она глазами указала на дверь и вышла первой. Юноша последовал за ней.
Голоса немного приблизились. На тревогу это не походило: до смены караула было не менее четверти часа; кроме того, восстановить, куда двигались пришельцы, было бы не так сложно. Хорошо ещё, что в эти комнаты вела только одна дорога…
Хотя, думал Ользан, расстёгивая куртку так, чтобы жезл был всегда под рукой, может, именно это и плохо. Ни из чего не следовало, что люди движутся именно сюда. Коллаис замерла у следующих дверей (комната была чем-то вроде кабинета, обставленного скупо, но со вкусом) и поманила Ользана к себе. Держа оружие наготове, они распахнули двойные двери и вышли в следующий зал.
Зал был велик — до следующей стены было не менее полусотни шагов. Дверь напротив была приоткрыта; голоса раздавались именно оттуда. Со звуком открываемой двери, однако, голоса тут же прекратились и в зал вошёл грузный, широкоплечий мужчина в сильно поношенном походном костюме. Ользан узнал его по описанию — это был Гуннавер, сын Кильорта, барон Ролдана собственной персоной. Неудавшийся супруг Коллаис.
— Ай да встреча! — воскликнул барон громко и в комнату вошли, выстраиваясь вдоль стен, вооружённые люди. Ничего особенного в них не было, отметил художник. Самый серьёзный противник, с которым им, вероятно, доводилось иметь дело — местные крестьяне, да пленники. Однако вся эта компания, исключая барона, была вооружена арбалетами и издалека могла бы быть крайне опасна. Не менее десятка солдат стояло рядом со своим господином, оценивающе глядя на шантирку. Та отпустила руку Ользана и сделала шаг вперёд. Художник заметил, как вокруг пальцев её рук заструилось едва заметное синее пламя.
— Что ты здесь делаешь, Гуннавер? — спросила она резко. — Моя матушка ни за что бы не пустила тебя в свой дом. Так что тебе здесь нужно?
— Какие мы грубые! — владыка Ролдана тоже сделал шаг навстречу и расставил руки в сторону, словно намереваясь обнять Коллаис. — Тебе не стоило так долго странствовать. Но я рад, что мы, наконец, встретились. Я так скучал по тебе, моя дорогая…
Из двери справа выскочило ещё восемь солдат. Оценив ситуацию, они остались у двери и с ухмылками принялись следить за происходящим.