Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости
Шрифт:
— Всё, я побежал, а вы как соберетесь, подходите, куда, знаете, — сказал Никита, вставая из-за стола. — не провожайте, я дверь прикрою.
— Настя, ты всухомятку не ешь, это вредно даже для растущего организма, налей чай себе, — сказал Михаил и тоже встал из-за стола.
— Ну что, дядя Андрей, всё получилось у вас? — спросила жующая пирожок Настя у оставшегося в одиночестве Андрея.
— Не понял? — удивился Андрей. — Ты о чем?
— Да ладно, дядя Андрей, конечно же, про тебя и маму. Или ты думаешь, я не видела, как она к тебе в спальню пошла? Подумала, что я сплю,
— Доброе утро, — Елена поцеловала Андрея в щеку и взъерошила ему волосы на голове. — Настя, я ведь тебе говорила, чтобы ты не смела обсуждать мою жизнь с кем бы то ни было?
— Да, мама, говорила, последний раз дня три назад. Но дядя Андрей, он же...
— Я делала исключения для кого-нибудь?
— Нет, мамочка, — из Насти будто выпустили воздух, теперь она сидела, опустив голову и потеряв всякий интерес и к разговорам, и к полезным для растущего организма пирожкам.
— Ты позавтракала? — содержание льда в голосе Елены росло с каждой фразой.
— Я позже позавтракаю, мама, — казалось, что Настя сейчас начнет рыдать, но она держалась из последних сил.
— Тогда в комнату иди, я скоро подойду.
Настя встала и пошла, опустив голову.
— Не слишком ты с ней строго? — спросил Андрей. — Чай будешь? Только вот к чаю уже нет ничего, всё съели, вот пирожок только остался. С капустой.
— Чаю налей, пожалуйста, не очень крепкий только. А с Настей... С ней по-другому никак нельзя. Ей же немного воли дай, она на голову сядет и не слезет.
— Не заметил как-то. Она же с нами сколько прожила...
— Не заметил? Да она же вами там вертела уже как хотела. Вы, наверное, и слова ей поперек сказать не могли, все ее прихоти выполняли. По крайней мере, у меня такое впечатление сложилось.
— Но стоит ли так строго...
— Андрюша, поверь, через пять минут она уже снова будет весела и жизнерадостна. За нее не переживай, — она обняла Андрея за шею и поцеловала в губы. — Хватит уже о Насте. Спасибо тебе. Несмотря на мои опасения, ты оказался не таким уж непроходимым дураком, — она поцеловала его еще раз, крепче, и сказала: — Ты только не пропадай никуда, ладно? Я с тобой хоть куда готова, хоть в будущее ваше, хоть в дремучий лес здесь, Только оставайся со мной. Ведь останешься?
— С тобой — останусь. Лена, правда, я без тебя... да не знаю, куда-то все слова пропали, я как пионер какой сейчас, от счастья голову потерял. Мне и правда с тобой очень хорошо. Обещаю, не пропаду.
Елена прижалась к нему на мгновение и спросила:
— Миша сказал, вы на дежурство сейчас?
— Да, пойдем. Никуда не денешься. Думаю, ближе к вечеру освободимся.
— Идите, мы вам позже поесть принесем, — Елена встала из-за стола и, наклонившись, поцеловала его в лоб. — Спасибо тебе. Я тебе верю. Я в ванную, — и она ушла, что-то тихо
На баррикаде царила откровенная скука — самая хорошая новость на войне. Мужчина, которого они сменили, внешне удивительно похожий на актера Гринько [4], такой же высокий и нескладный, что-то буркнул в ответ на приветствие, поправил на голове вязаную шапочку и, запахнув плащ-палатку, не оборачиваясь, пошел домой.
Михаил с Андреем убивали время как могли: играли в камень-ножницы-бумага, но бросили игру, когда счет достиг баскетбольного девяносто пять на шестьдесят в пользу Андрея, бросали Бублику палку (псу понравилось, а им тоже надоело). Обсуждали эстамп, подаренный Масловым, вспоминая, сколько людей там изображено. Отметив схожесть своего сменщика с актером, вспоминали стихотворение про конец лета.
Ближе к полудню со своего поста на верхушке баррикады зарычал Бублик. Выглянув в щель, они увидели, как по дороге плетется вчерашний мародер, подстреленный Михаилом. Сегодня от молодецкой удали не осталось ничего: к ним шёл жалкий, помятый жизнью немолодой уже человек. Раненую кисть, замотанную удивительно грязной тряпкой, он прижимал к груди и время от времени внимательно смотрел на нее, как бы пытаясь убедиться, что она на месте и с ней ничего больше не случилось.
— Глянь, опять благородный разбойник приперся, — сказал Михаил.
Мужик остановился шагах в десяти от преграды и молча уставился на нее.
— Тебе чего? По пятницам не подаю. Иди домой, болезный, от греха подальше, — крикнул в щель Михаил.
— Так я это, простите, гражданин начальник, — зашепелявил мужик, потом подумал и поклонился. — Вчера вот незадача вышла. Ошибочка, значит.
Андрей, только что присоединившийся к Михаилу, после «Осибоська знасиць» совершенно неполиткорректно захохотал.
— Что хотел? — спросил более сдержанный Михаил.
— Вилки мои, значит, обронил я вчера. Вот, пришел спросить, не находили? Вилки не мои, Анатолий Тимофеича, бригадира, значит, а я вроде как без спросу взял. Он теперь, бригадир наш, грозится в тюрьму посадить. Отдайте вилки, гражданин начальник. Заради бога, простите, пьяный же... Мне же деточек кормить... Ошибочка, значит, вот, — и мужик снова поклонился. — А я на огороде или как там, я отработаю, не сомневайтесь. Вилки отдайте только, а?
Андрей, пребывавший в прекрасном настроении, решил осчастливить мужика.
— Стой тут, поищу твои вилы. Только не нуди, — сказал он.
— Охота тебе возиться? — пробурчал Михаил. — Он свое заслужил, робингуд хренов.
— У меня сегодня день добрых дел, — не согласился Андрей. — Ноги разомну заодно.
Никита нашелся удивительно быстро, хоть и пришлось пристраиваться к нему на ходу, он, как обычно, где-то срочно понадобился.
— Это какие вилы? Которые вчера местные потеряли? Стоят в конторке, забирай, там открыто, сразу за дверью.
Всё еще удивляясь привычке местных жителей не запирать двери на все возможные засовы, Андрей пошел в закуток, который Борискин гордо называл то конторкой, то кабинетом. Вилы стояли за дверью, никого не привлекая. Андрей прихватил их за грязноватый черенок и не спеша пошел к месту дежурства.