Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости
Шрифт:
[4] Сталинская премия присуждалась с 1940 года
[5] Николай Эрнестович всё же не был совсем чужд медицине — несколько месяцев из своей короткой жизни он числился ветеринарным врачом.
Глава 15
Скользнул к террасе, прыгнул, успевает
Понять, что это все октябрьский тихий вечер,
И, дом обвив, мгновенно засыпает.
16 октября 1941 года
— Так и крестили Дионисием, аккурат сегодня тезоименитство [1].
— Так вчера вечером, на Питерской, — сказал Андрей.
— Точно, было дело, признал. Ну вот, голубчик, ложись вот тут, — он толкнул своего пленника на асфальт возле «эмки» и тот, потеряв равновесие, въехал лицом в переднее колесо. — Мародеры, судя по всему. Сейчас, котомку их принесу, там под деревом осталась.
— Кто это? — спросил Михаил, когда незваный помощник пошел в сквер.
— Вчера вечером подвозил, Степаныч, хороший дядька, — ответил Андрей.
— Ну вот и пожитки этих охламонов, — Степаныч вернулся буквально через минуту, неся в вытянутой руке, будто не хотел испачкаться, завязанный солдатский сидор, который он бросил возле лежащего без малейшей попытки освободиться бандита. — Значит, довелось свидеться еще раз, Андрей. Добрый знак, хорошего человека вот так встретить, не гадая. А еще говорят, что Москва большая. Ну, здравствуй! — и он протянул Андрею руку.
— Здравствуйте, Степаныч. И я рад встрече. Познакомьтесь, это вот брат мой, Михаил, а это, — он повернулся в сторону вылезающего с кряхтением из машины художника, — Егор, наш товарищ.
— Здравствуйте, — пожал всем руку Степаныч. — А тут вот какое дело: застрял я на Энтузиастов, аккурат после моста. Ехали мы туда половину дня, почитай. А там намертво встали. Люди как с ума сошли, нет, чтобы проезд освободить, машинам дальше проехать дать, а они давай на землю барахло выбрасывать, самим, значит, ехать. И начальник забежал куда-то — вот только рядом сидел, а тут смотрю — нету его, только дверь открытая. Ну, тут паника, стрельба, драка, ругань, затоптали в давке народу немеряно, там и остались, никто и не убирал, я, если честно, труханул изрядно, хоть и видеть в жизни доводилось немало. И ведь милиция, военные, все пропали, как и не было. Хоть бы кто порядок наводить начал, так нет, каждый сам за себя, чисто как звери. Еле выбрался оттуда, помяли меня там изрядно, но ушел. Гори она пропадом, машина эта, будь что будет, а там под сапоги чьи-то ложиться не хотелось, да и по мертвым ехать, не для меня это. Иду вот пешочком, домой добираюсь, а тут, извините, приспичило мне, невтерпеж совсем, я и присел там под дерево. Только наладился, а тут и этот вот, — кивнул он на лежащего, — с дружками своими, втроем, ага, подбежали, меня под кустом не видно, я и сижу тихо, один говорит, машина едет, эмка, сейчас колеса раздобудем, мешок свой бросили, да на дорогу. А я и поглядываю, чем дело кончится. Потом уже вы их пугнули, так этот за барахлом своим и прибежал. Тут уж я его и скрутил, вспомнил молодость, доводилось. Вот такие, значится, дела, — закончил он свой рассказ.
— Спасибо за помощь, Степаныч. Может, и точно, мародеры, — согласился с ним Михаил. — Давайте посмотрим, что там у них, сразу понятно станет. Андрей, посвети, пожалуйста.
Андрей осветил рюкзак и Михаил кивнул Степанычу на сидор, предлагая открыть ему, как добытчику, но тот покачал
Маслов, заглянув внутрь шкатулки, тут же отбежал, его начало рвать.
— Говорил же, мародеры. Я эту погань нутром чую, — сказал, тоже сплюнув, Степаныч. — Ждать, значит, не стали, с ушами рвали. Позвольте, ребята, я его сам, очень уж я их не люблю. Насмотрелся в гражданскую, с ними разговор один, да и кто с ними в таком бардаке возиться будет.
Михаил кивнул одновременно с Андреем. Тот уже доставал из-за пояса наган, подобранный им возле главаря и протянул его рукоятью вперед. Степаныч взял револьвер, заглянул в барабан и слегка стукнул ногой в бок лежащего без движения бандита.
— Вставай, пойдем-ка, отойдем, а то что тут дорогу пачкать.
Тот вдруг бросился к Степанычу в ноги и, схватив его за сапог, заголосил:
— Дяденька, прости, не убивай! Прости, я не виноват, не убивай, это не я, это же Шило всё, он бабу ту завалил, дяденькаааааа!
— Иди уже, — толкнул его Степаныч, — не воняй.
От бандита и вправду сразу же сильно завоняло, но он продолжал, подвывая, умолять не убивать его. Степаныч схватил его за шиворот, оттащил к обочине и, приставив к затылку наган, выстрелил. Мародер завалился на бок и затих.
Андрей пошел посмотреть, что с главарем. Тот лежал без движения в той же позе, что и несколькими минутами раньше. Посветив фонариком ему в лицо, Андрей увидел неподвижные глаза с расширившимися зрачками. Вокруг бандита расплылась лужа крови.
— Готов, — сказал Андрей, — кровью истек. Помогите с дороги убрать.
Вдвоем с Михаилом они оттащили на обочину второго мародера.
— Далеко тебе добираться? — спросил Степаныча Михаил, когда они, стащив тело с дороги, вытирали руки ветошью.
— В Сокольники. Дойду как-нибудь потихоньку.
— Так нам по дороге почти, можно подвезти. Егор, не против? — спросил художника Михаил.
— Нет, конечно, не против? — Маслов еще не отошел от того, чему только что стал свидетелем, и говорил медленно, будто на иностранном языке, который не очень хорошо знал и потому приходилось вспоминать слова. — Сейчас только в больницу заедем и сразу отвезем.
— Садитесь, Степаныч, сзади, побудьте хоть немного пассажиром сегодня, — Андрей распахнул перед ним заднюю дверцу. — Не все же Вам за баранкой сидеть.
К больнице подъехали уже в полной темноте, без помощи художника точно заблудились бы. Машина остановилась у неприметной двери и Маслов тут же живо выбрался и подбежал к ней, бросив уже почти на бегу: «Я сейчас, пять минут!». Но дверь оказалась запертой. Егор долго стучал в нее, но никто так и не открыл. Растерянно он повернулся к машине:
— Что делать? Там есть еще вход, надо корпус объехать. А вдруг и там закрыто?
Вдруг дверь открылась и из нее вышла женщина в халате с ведрами. Маслов, воспользовавшись моментом, вбежал внутрь. Вернулся он через пару расстроенным.