Осень в Пекине (др.перевод)

Виан Борис

Членоед вышел, за ним последовал практикант.

— А когда ее можно будет увидеть? — спросил последний.

— Кого?

— Ту красивую девушку.

— Как вы мне надоели! — сказал Членоед. — Ваше дело — запускать самолет.

— Черт! Поманили меня надеждой… А потом на тебе, как будто ничего и не говорил… — возмутился практикант. — Какой вы жестокий!

— А вы?

— Еще бы не ожесточиться! — сказал практикант. — Вот уже три недели, как мы здесь, а я еще ни разу — понимаете? — ни разу не прикасался к женщине!

— Вы

в этом уверены? — удивился Членоед. — И даже с женами рабочих дела не имели? А чем вы занимаетесь по утрам в медпункте, пока я сплю?

— Я… — пробормотал практикант.

Членоед с недоумением уставился на него и вдруг расхохотался.

— Черт возьми! — сказал он. — Так, значит… Вы сами с собой!.. Нет, это слишком смешно!.. Значит, вы поэтому пребываете в таком дурном расположении духа!..

— Думаете, поэтому? — забеспокоился практикант.

— Безусловно. Это очень вредно для здоровья.

— Ох! — сказал практикант. — Вы-то сами, конечно, никогда этим не занимаетесь?

— Сам с собой — никогда, — сказал Членоед.

Практикант замолчал: они взбирались на высокую дюну, и на разговоры у него просто не хватало дыхания. Членоед расхохотался снова.

— В чем дело? — заверил практикант.

— Да нет! Я просто представил себе, какое у вас при этом бывает лицо.

Он так хохотал, что в конце концов свалился на песок. Крупные слезы потекли у него из глаз, голос прерывался, вместо слов он издавал лишь ликующие вопли. Практикант обиженно отвернулся, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, начал неуклюже складывать их в единое целое. Членоед постепенно приходил в себя.

— Кстати говоря, вы ужасно выглядите.

— Разве? — Практиканта охватило чувство беспокойства.

— Честное слово. Знаете, не вы первый…

— Я полагал… — пробормотал практикант. Он уставился на крылья и кабину. — Так вы считаете, что и до меня были такие случаи?

— Разумеется.

— Я и сам в этом не сомневался, — сказал практикант. — Однако нет уверенности в том, что это происходило при сходных обстоятельствах… В пустыне из-за отсутствия женщин…

— Наверное… — произнес Членоед. — Возьмем, например, святого Симеона Столпника. Ведь это оно и есть! А этот столб, по-вашему, это что? Ведь святой всецело поглощен своим столбом. Подумайте! Это же очевидно! Ведь вы Фрейда изучали?

— Нет, — возразил практикант. — Это давно уже вышло из моды. Вы отстали от жизни. Ни один нормальный человек в это уже не верит.

— Это — с одной стороны. Но мы сейчас не об этом, мы о столбе, — сказал Членоед. — Нельзя отрицать, что существуют представления, существуют, как выражаются философы, переносы, комплексы и подавленные инстинкты, а также — как в вашем случае — онанизм.

— Конечно, сейчас вы опять скажете, что я кретин, — вздохнул практикант.

— Да нет же, — сказал Членоед. — Вы просто не очень умный человек, вот и все. Но в вашем случае это даже простительно.

Практикант уже прикрепил крылья к фюзеляжу и теперь с любовью устанавливал хвостовое оперение. Он замер на несколько секунд, чтобы обдумать только что услышанное.

— А вы… Вы-то как справляетесь? — спросил он.

— С чем?..

— Ну, сами знаете…

— Я что-то не понял, — сказал Членоед. — Вопрос поставлен настолько расплывчато, что его можно посчитать за бестактность.

— Я не хотел вас обидеть, — возразил практикант.

— Понимаю. Но вы никогда не упускаете возможности сунуть нос в чужие дела.

— Все же мне там было лучше, — сказал практикант.

— Мне тоже, — сказал Членоед.

— Здесь так тоскливо.

— Это пройдет. Это все из-за песка.

— Нет, не из-за песка. Мне не хватает медицинских сестер, практикантов, больных…

— И стульев тоже? — уточнил Членоед.

Практикант покачал головой, и горечь пятнами проступила на его лице.

— Вы будете всю жизнь попрекать меня этим стулом?

— Я только начал, — возразил Членоед. — И вообще, вы до старости не доживете: слишком много дурных привычек.

Практикант застыл в нерешительности, открыл рот, потом снова закрыл его, так и не сказав ни слова. Он опять углубился в цилиндр, стал копаться в моторе, и Членоед вдруг увидел, как он резко отдернул руку и уставился на нее, точно так же, как и тридцатью минутами ранее. На его ладони зияла огромная рваная рана. Практикант посмотрел на Членоеда. Плакать он не плакал, но был очень бледен, губы стали совсем зелеными.

— Он укусил меня… — пробормотал практикант.

— Что вы с ним еще сделали? — спросил Членоед.

— Я?.. Ничего… — прошептал практикант.

Он положил самолет на песок.

— Мне больно…

— Покажите.

Он протянул руку.

— Дайте мне ваш носовой платок, — сказал Членоед.

Практикант протянул омерзительный клочок материи, и Членоед кое-как обвязал ему руку, всячески выказывая при этом свое отвращение.

— Так лучше?

— Да, — кивнул практикант.

— Я сам его запущу, — сказал профессор.

Он схватил самолет и ловко запустил мотор.

— Держите меня за пояс!.. — Он старался перекричать шум мотора.

Практикант ухватился за него что было сил, а профессор повернул регулировочный винт. Пропеллер начал вращаться так быстро, что внешние края лопастей приобрели темно-красный оттенок. Практикант вцепился в трепещущего в мощном воздушном потоке Членоеда.

— Отпускаю! — заорал Членоед.

«Пинг-903» взвился в воздух, как ракета, и через несколько секунд исчез в вышине. Практикант, как завороженный, все держал профессора за талию, потом, разжав объятия, опустился на землю. Сидя, он еще всматривался пустым взором в то место, где в последний раз видел самолет. Членоед засопел.