Осень в Петербурге (др. перевод)
Шрифт:
И все же я здесь, а отца, Исаева, нет здесь. Если бы, утопая, ты потянулся к Исаеву, ты ухватил бы лишь руку призрака. В пыльных бумагах, хранимых в коробках, выставленных на черную лестницу семипалатинской городской управы, еще, быть может, и удастся сыскать его росчерк, но в этой памяти, в памяти старика, прижавшего когда-то к груди его жену и ребенка, никаких более следов его не осталось.
13
Дело
Однако если он не уедет сегодня, то когда же? «Вечный жилец» — где подхватила эту фразу Анна Сергеевна? И сколько еще времени дожидаться ему появления призрака? Он, разумеется, может переменить свои отношения с этой женщиной, решительно переменить. Но как тогда быть с женой?
Мысли его мешаются, он не понимает, чего хочет, но знает лишь, что эти восемь часов нависают над ним смертным приговором. Он находит дворника и после долгой торговли договаривается, что тот пошлет кого-нибудь с его билетом на вокзал, чтобы перенести отъезд на завтрашний день.
Вернувшись в квартиру, он с испугом видит, что дверь в комнату его открыта, а в самой комнате кто-то есть: женщина стоит спиной к нему, разглядывая портреты Павла. На миг мелькает виноватая мысль, что это жена приехала в Петербург и отыскала его. Затем он узнает женщину и с трудом удерживается от протестующего крика: Сергей Нечаев, в том же синем платье и в той же шляпке, что прежде.
Тут появляется Матрена и, не давая ему произнести ни слова, переходит в наступление.
— Разве можно так подкрадываться к людям! — восклицает она.
— Но что вы двое делаете в моей комнате?
— У нас столько же прав… — горячо начинает она. Однако Нечаев перебивает ее.
— Кто-то навел на нас полицию, — говорит он, подступая на шаг. — Надеюсь, не вы.
Сквозь аромат лаванды пробивается зловоние мужского пота. Пудра на горле Нечаева лежит неровными полосами, сквозь нее проросла щетина.
— Это неуместное, совершенно неуместное обвинение. Спрашиваю во второй раз: что вы делаете в моей комнате? — Он поворачивается к Матрене. — А ты… ты больна, тебе следует в постели лежать!
Словно не слыша, она вытягивает из-под кровати чемодан Павла.
— Я сказала ему, что он может взять одежду Павла Александровича, — говорит она и, не давая времени возразить, продолжает: — Да, может! Павел купил ее на свои деньги, и к тому же Павел был его другом!
Она открывает чемодан, вытаскивает белую сюртучную пару.
— Вот! — вызывающе произносит она.
Окинув пару взглядом, Нечаев расправляет
— Извольте объяснить…
— Нет времени. Еще рубашка нужна.
Нечаев вытягивает руки из рукавов. Платье спадает ему до лодыжек, он стоит перед ними в грязном хлопчатом исподнем и черных лакированной кожи ботинках. Он без чулок; у него сухопарые, волосатые ноги.
Нимало не смущаясь, Матрена хлопочет, помогая Нечаеву влезть в одежду Павла. Он хочет протестовать, но что может сказать он этим детям, когда они, затыкая уши, смыкают ряды против стариков?
— Что сталось с вашей чухонской подружкой? Она с вами?
Нечаев натягивает сюртук. Сюртук длинен ему и слишком широк в плечах. Не так ладен, как Павел, и далеко не так красив. Он ощущает безутешную гордость за сына. Смерть взяла не того человека!
— Пришлось ее бросить, — говорит Нечаев. — Нужно было поскорее убраться оттуда.
— Иными словами, вы сдали ее полиции. — И не дожидаясь ответа Нечаева, он добавляет: — Умойтесь. Вы похожи на клоуна.
Матрена выскальзывает из комнаты и возвращается с влажной тряпицей. Нечаев протирает лицо.
— Лоб тоже, — говорит Матрена. — Вот здесь.
Она берет тряпицу из рук Нечаева и оттирает пудру, комками налипшую ему на брови.
Сестричка. Она и с Павлом вела себя так же? Что-то вгрызается в его сердце: зависть.
— Неужто вы и вправду рассчитываете ускользнуть от полиции, разгуливая средь зимы в костюме дачника?
Нечаев не обращает внимания на колкость.
— Мне нужны деньги, — говорит он.
— От меня вы их не получите.
Нечаев поворачивается к девочке.
— У тебя есть что-нибудь?
Матрена опрометью вылетает из комнаты. Слышно, как она волочет по полу стул. Возвращается она с банкой, полной монет, высыпает их на постель и принимается пересчитывать.
— Маловато, — бормочет Нечаев, но, однако же, ждет окончания счета.
— Пять рублей и пятнадцать копеек, — объявляет Матрена.
— Нужно больше.
— Так ступайте на улицу и просите милостыню. Я вам денег не дам. Идите, просите подаяния во имя народа.
Они с ненавистью глядят один на другого.
— Почему вы не даете ему денег? — спрашивает Матрена. — Он же друг Павла!
— Мне нечего ему дать.
— Неправда! Вы говорили маме, что у вас куча денег. Вот и отдайте ему половину. Павел Александрович так бы и поступил.
Павел — и Иисус тоже!
— Ничего подобного я не говорил. Нет у меня никакой кучи.
— Давайте, давайте! — Нечаев, поблескивая глазами, хватает его за руку. Он снова слышит запах страха, источаемый молодым человеком. Неистовый, но напуганный, бедняга! Однако он сознательно не пускает жалость дальше порога.