Осени
Шрифт:
По кровлям, лицам, тротуарам блёклым…
Над всем висит угрюмый цвет свинца.
Рванёт вдруг ветер холодом промозглым,
Обдаст водой, провоет, снова стук
Бездумных капель, музыкою мук
Тоски иль скуки, прозябаньем волглым…
Дома, дворцы, цари на лошадях
И идолы с протянутой рукою,
Былая желтизна с голубизною
И серость новых строек – всё в сетях
Стучащих капель, бытия
Промокших душ, продрогнувших судеб,
Бессмысленной борьбы за чёрствый хлеб,
Разбавленного жития.… Не ново,
Старо, как мир, всё, что ни видит глаз,
Ни слышит ухо, чует обонянье,
Сырое ощущает осязанье,
Всё, что ни мыслит мозг, который раз…
Одно и то же, влажное, гнилое,
Источенное временем – червём
Всеядным, грязно-скользкое, седое,
Трёхвековым заклятое дождём
Дует ветер, шумящими листьями
Он уносит моё бытиё,
Шелестя, словно листьями, мыслями
Задувает в окошко моё.
Ураган над страной поднимается,
Очистительный, страшный, как сон,
Ветер времени в душу врывается
И уносит всё в прошлое он.
Желть осенняя… Хризантемы…
Вкус предательства и любви…
Привкус горечи и измены.
Облака, как душа, в крови.
Грусть дождя и безумство ветра,
Вихри листьев и луж моря,
В глубине завыванье метра
Сентября, октября, ноября.
Отраженья кленовых крон,
Счастье, сладостное вдыханье
Увяданья пьянящих доз…
Изнуряющих мыслей сон,
Горько сладкий позор познанья,
Послевкусье осенних слёз…
Золотой дождь
День сегодня красив, как хрусталь,
Небеса необычно высоки,
Уплывают задумчиво вдаль
Облака, как печаль волооки.
Тишина. Пахнет прелью в лесу.
Хвойный холод глотаю, как бритву,
Скупо ветви роняют росу,
Лес застыл, словно стал на молитву.
Лес застыл, как задержанный вдох,
В небо ветви свои, простирая,
Только каплют росинки на мох,
С умирающих листьев стекая.
Стынет лес в высочайшей из месс,
Я один на один с мирозданьем…
Вздунул ветер и солнечный лес
Оглашается листьев шуршаньем,
И бесследно смывая собой
Всё, рождённое дню на потребу,
Низвергается дождь золотой
На лицо, обращённое к небу.
Клеймо
Бескрайний дождь. Серейшая пустынь
Клеймит мне дух тоскою раскалённой.
Бумаги лист строкою изощрённой
Клеймит перо… Скорей, клеймо, остынь!
И сделайся холодным отпечатком,
Зажившим шрамом, загрубевшим швом,
Чтоб только лишь напоминать о том
Дождливом дне, тоскливом и не сладком…
Но не терзать мне душу, как палач
Терзает плоть металлом раскалённым,
Чтоб муками быть жертвы упоённым,
Чтоб музыкою стал кровавый плач.
Той музыкой, чьи ноты может быть
Столетьям не под силу будет смыть!
Листья, туманы, дожди…
Может быть, всё это снится?
Сердце моё, подожди,
Громко не надо так биться!
Жаться не надо в тоске…
Может быть сон на исходе?
Тихо туман по реке
К устью плывёт на восходе…
Нехотя солнце встаёт
И неохотно садится,
Серое небо плывёт
И всё не может пролиться…
Так, моросит кое-как,
Не отличишь от тумана…
Ночи ль сгущается мрак,
Или ещё слишком рано?
То ли тоска, то ли грусть
В лиственной бане-обмане?
Просто махнёшь: «Ну и пусть…»
И растворишься в тумане.
Нависли облака над зеленью полей,
Разбухли реки, жёлтый лист струится,
Мне с каждым днём прозрачней и светлей
И звездной пылью голова искрится.
О, Млечный Путь! Ступаю на тебя,
Путь жизненный пройдя до середины
И ты вселенской пылью осеня,
Меня ведёшь в небесные глубины…
Нависшее небо разводами серыми горя,
Застывшие будни вином горьковато-синильным,
А в тысяче метров волнистость бескрайняя моря
Сливается с небом дождём акварельно-чернильным.
Таков Петербург в осень года, незнамо какого,
Не знаю, зачем из себя изливаю всё это,
Печаль и тоска не оставили места живого
И чайки кричат, и шипит в сковородке котлета.
Нет смысла ни в чём – значит Вера оставила тело,
Остыло нутро, и глаза вдруг ослепли и уши
Оглохли и к чёрту немые, глухие сонеты!
Из башни смотрю – и как будто душа отлетела…
Я целыми днями читаю и бью лишь баклуши…
Я умер уже, но зачем-то всё жарю котлеты…
Над городом плывёт слепая тучность груд