Шрифт:
Она стоит под старым карагачем – невысокая, широкобёдрая старушка с неизменной «шишечкой» на голове. «Как хорошо, что ты приехала», – говорит мне, улыбаясь. Я поднимаю брови, не понимая, что же заставило меня уйти с работы пораньше… Тётя Света. Когда мы виделись? Лет пять назад, совсем недолго. Встреча прошла сумбурно, я и не запомнила толком ничего. Разве что двухкомнатную квартиру, заставленную ветхой мебелью. Маленький балкон, выходящий на проезжую часть. Тихий, заброшенный городок, где плещется «море». Туда мы ездили всей семьёй каждое лето.
О чём мы говорили? О дочке, внуке? О работе, прошлом? Для неё – всё в прошлом. Семьдесят пять, какая-то болезнь, но что именно, я не запомнила.
– Проходите, – я отпираю дверь, мысленно ругая себя за немытую посуду, брошенную в раковине. – Есть хотите? Я окрошку собиралась делать.
– Да не суетись ты, я просто увидеться хотела, – оглядывается по сторонам в неубранной кухне. – Как у вас тут все стало… красиво. Новый гарнитур?
– Да что вы! Ему лет двадцать, наверное.
– А я тут лет сорок не была, – смеётся, – так что будем считать, что новый. Хорошо, что номер дома не забыла. Так бы и не нашла вас.
Я ставлю вариться картошку, яйца. Наливаю ей чай. Мы молча смотрим в окно, где распускаются высокие карагачи.
– Оль, ты папе позвони, пусть приедет, – тихо говорит тётя Света. – И Таньке.
Спонтанная встреча затягивается до позднего вечера. К одиннадцати папа нехотя поднимется из-за стола.
– Что ж, пора расходиться, завтра вам на работу.
Тётя Света шмыгает носом, опускает седую голову с неизменной «шишечкой» и становится похожа на мою бабушку Катю, свою маму.
Наутро я тороплюсь на работу, и мы наскоро прощаемся у вокзала. Эта встреча оставляет у меня приятное ощущение родства и сплочённости и мне хочется увидеться снова. Но дел так много, и все они кажутся важными. Спустя несколько лет, вынырнув из пучины бытовой круговерти, я спрашиваю папу:
– Как там тётя Света? Почему она тогда приезжала так неожиданно?
Папа молчит, потом тихо произносит:
– Она приезжала попрощаться.
***
Вот и всё. Её больше нет, а мне казалось, что она будет жить вечно.
Бабушка была незыблемой стеной, которая всегда стояла за моей спиной, сколько себя помню. Даже если я не приезжала годами, я знала, что где-то там, на окраине города, она есть, она живёт, и, значит, всё в порядке.
Бабушка дожила до девяносто одного года. Слегла месяц назад, и я сразу поняла, что это плохой знак. Я долго плакала, сидя в комнате, и не хотела верить, что она больше не подымится.
Она сильно похудела: стала отказываться от еды.
Когда я приехала, то не узнала её – вместе рук и ног остались лишь тоненькие палочки. Лицо уменьшилось, щёки запали. Она лежала на боку, ко всему безразличная, безучастная. Было видно, что устала. Устала жить. Устала дышать.
«Хоть бы сердце остановилось», – сказала бабушка тихо и на глазах появились слёзы. В этот момент она напомнила мне деда, который точно также лежал перед смертью. Я подняла голову и увидела две фотографии – он и она, молодые, они смотрели на меня и счастливо улыбались.
«Скоро будете вместе», – непрошенная мысль, явившись из небытия, осела в моём сознании. Я опустила голову и закрыла глаза.
***
Я закрываю глаза и проваливаюсь в черноту. Через секунду вспыхивают яркие точки, появляются разноцветные круги и линии, всё вибрирует и плывёт. Сердце стучит, оно живое. Я обнимаю мир. Окутываю его любовью и теплом, и на душе – чуть легче. Ты ушла. Так быстро, так внезапно, хотя и ожидали… Как пережить, как подступиться к этой боли? Мы забывали, не звонили. Теперь там пусто, в твоей квартире. Никто не кормит голубей и не глядит в окно в надежде встретиться, согреть друг друга теплом сердец, сказать «прости»…
Воспоминая кружатся, как осенние листья, и оседают на дне моей души. Тонкий слой полузабытого детства покрывается серебристой пыльцой неизбывной печали в настоящем. Я не забуду… На самом деле, всё помню чётко. Твои подушки, лоскуты, салфетки, потом иконы, свечи… Нам было хорошо. Мы ели хлеб и пили чай. И счастье приносила встреча. А помнишь, помнишь?.. Да что ж теперь!
Вся жизнь теперь – перед глазами, расстелилась белым полотном, что укрыло тебя, провожая в последний путь. Ты лежишь во всём новом, глаза приоткрыты. Ты смотришь на меня, а может, в небо. «Люблю, люблю», – шепчу я и опускаюсь на колени. Ты – мать и бабушка, ты плоть и кровь моя, душа и радость. Ты – воск и пламя, ты – линия, с которой начинаюсь я…
***
Осень – время терять. Я смотрю в синее небо, на опавшую листву. Бурлит, волнуется река, унося былые заботы… Скоро прольются дожди и первый утренний иней напомнит о зиме.
Осень – бестелесна. Я начинаю ждать весну, скользя в сумрачном пространстве, прислушиваясь к трепету теней. Осень – безжалостна, этим и прекрасна. Она говорит с нами прямо и на всё отвечает твёрдое «нет». А может?.. Нет, не время! Лишь с новыми побегами придут надежды. А пока соберу жёлтые листья, загадаю заветное и отправлю их вниз по течению посветлевшей реки. И да вернется вера в любовь и тепло…
***
Галя вдохновляла меня на творчество. Я была уже взрослой. Хотя писать начала в детстве. Было мне лет шесть, когда я написала первое стихотворение про котёнка. Потом про голые кусты, а потом… не могу вспомнить. Жаль, та тетрадь не сохранилась, чёрная, толстая, в полоску. В ней похоронены мои воспоминания, мои детские горести и заботы. Никому не было дела, и тетрадка потерялась. Потом я выросла и встретила Галю. Она была владелицей компании, в которую я пришла работать. Невысокая, полная, с русыми волосами, веснушками на лице… Она говорила – не сдавайся, пиши. Чтобы ни случилось, творчество поможет. Только спустя пятнадцать лет я поняла, что это значит. Я купила себе толстую тетрадку, совсем как в детстве, и начала записывать свои мысли. Хорошо или плохо, я писала, почти каждый день. Скопилось много мыслей, множество чувств, и все они хотели быть высказанными. Этих мыслей хватило на несколько книг, потом появились новые. С тех пор я пишу, не пропуская ни дня…
***
Сегодня мы одни. Одни – вдвоём. Вечер подступает незаметно. Только что светило солнце, ещё минута, и очертания предметов уже тонут в синих сумерках. Невидимая грань перехода дня в ночь. Никогда не могла её уловить, хотя зорко следила за светом и тенью. В моменты перехода мир представляется мне иллюзорным. Стынут руки – до отопления ещё далеко, конец сентября. На подоконнике перекатывается, сохнет апорт. Включили фонари и озарение. Лишь жар печи способен отогреть, вернуть мне вдохновение! Достаю миску, разбиваю яйца. Мука и сахар – готово. Поливаю густым, вкусным тестом очищенные яблоки, которые покорно ждут своей участи. Ещё мгновенье, и пирог томится в печи. Пахнет уютом. Осень размягчатся, плавится, и дышит жаром увяданье…
Конец ознакомительного фрагмента.