Осенний мост
Шрифт:
Ёримаса, плача от гнева и бессилия, попытался провести клинок вниз, в живот, но сбившаяся одежда его не пускала. Мидори же обоими руками ухватилась за рукоять меча и дернула изо всех. Ёримаса в этот момент держал меч за клинок, ухватив его через ткань кимоно, и его захват оказался слабее, чем у Мидори. И в результате Мидори грохнулась на пол вместе с мечом.
Мидори бросила меч и кинулась обратно к Ёримасе. Он сам и пол вокруг него были залиты кровью. Мидори видела, как кровь толчками выливалась из кошмарной раны в животе. Она попыталась зажать рану, но у нее ничего не получилось.
Помогите! Помогите! Отец! Отец!
Мидори сорвала с себя оби, испортив тщательно вывязанный узел, и прижала его к ране. Кровь была повсюду. Ее потрясло, что кровь все еще текла из Ёримасы. Откуда только? Ясно же, что там уже ничего не могло остаться.
Помогите!
Да куда же все подевались?! Мидори не могла больше ждать. Если Ёримасе не помочь, он умрет.
Она выскочила из комнаты и кинулась искать отца.
Лучше бы ты дал мне умереть, — сказал Ёримаса. — А так мне теперь придется начинать заново. Отвратительно, не так ли? Самурай, который не может покончить с собой с первой попытки.
Я горжусь тобой, — сказал Киёри.
Ёримаса повернулся на кровати, чтобы лучше видеть отца, и скривился от этого усилия.
Я знаю, почему ты попытался зарезаться, — сказал Киёри. — Ты хотел удержаться от насилия по отношению к этой девочке.
Ничего ты не знаешь, — отрезал Ёримаса. — Я в любом случае не прикоснулся бы к ней. Я попытался убить себя потому, что я оказался ближайшим Окумити, только и всего. Если бы там был ты, я бы попытался убить тебя. Для тебя ничего не имеет значения, кроме твоих пророчеств. Ты прислал ее мне, словно животное на бойню к отверженным.
Пророчество будет исполнено. Ты женат. Ты жив. Наследник родится в должный срок. В этом я нисколько не сомневаюсь.
Ты в конце концов выжил из ума, старый дурень. После такого несчастья князь Нао ни за что не допустит сохранения этого брака. Даже Яблочный князь не согласится смириться с подобным позором. К нынешнему моменту эта история наверняка уже разошлась по всей стране. А я все равно умру, как только ко мне вернутся силы.
История никуда не разошлась, — сказал Киёри, — потому что ничего не случилось. Свадьба прошла хорошо. Молодожены провели вечер за беседой, после чего молодая жена отправилась в покои к матери, чтобы приготовиться к переезду в «Воробьиную тучу». А тем временем молодой муж и его отец пользуются щедрым гостеприимством князя Нао.
Такое постыдное происшествие все равно не утаить.
Киёри улыбнулся.
Ты кое о чем забыл. Тем вечером, прежде чем ты пришел к Мидори, князь Нао отослал из замка всех женщин. Так что эту историю распространять некому.
Я не буду спать с ребенком.
Знаю. Я и не ждал, что ты будешь.
Теперь Ёримаса оказался сбит с толку.
Тогда как же ты намереваешься получить наследника?
Он появится, когда настанет срок. А до тех пор ты будешь опекать и защищать Мидори. В свое время она станет женщиной и будет готова к осуществлению брачных отношений.
Чушь какая. Такое бывает только в сказках. А я завершу начатое, как только поправлюсь.
Тогда сперва убей Мидори, — сказал Киёри. — Она думает, что ты попытался покончить с тобой, потому что она жестоко разочаровала тебя. Ее терзает нестерпимый стыд. Она сказала матери, что если ты умрешь, она тоже не будет жить.
Это уже не моя забота, — сказал Ёримаса и закрыл глаза.
Киёри ничего на это не сказал. Но на губах его появилась и на некоторое время задержалась улыбка.
1867 год, замок «Воробьиная туча»
Моей матери было семнадцать, когда она родила меня, — сказал Гэндзи. — Как и предсказал дед, отец защищал и опекал ее до тех пор, пока она не выросла и не стала готова к браку.
Такие разительные перемены в характере обычно являются результатом религиозного откровения, — сказала Эмилия. — Не это ли произошло с вашим отцом?
Нет, — отозвался Гэндзи. — Он никогда не отличался особой религиозностью. Это было нечто совершенно иное.
И что же именно?
Он изменился, потому что познал, что такое любовь.
А! — улыбнувшись, произнесла Эмилияю — Очень умно с вашей стороны. Вы снова вернулись к этому вопросу. Надеюсь, вы не станете снова утверждать, что это нельзя выразить словами?
Я не говорил, что этого нельзя выразить словами. Я сказал, что это трудно сделать. Теперь, когда я рассказал вам о моих отце и матери, вы должны понять мое определение.
Итак?
Мой отец жил в ненависти, потому что не способен был думать ни о ком, кроме себя. Можно сказать, что в этом суть ненависти. Он изменился, потому что обрел в моей матери человека, который значил для него больше, чем он сам, и о котором он заботился больше, чем о себе. Таково мое определение любви. — Гэндзи взглянул на Эмилию. — А ваше?
Эмилии не хотелось, чтобы на глаза ей наворачивались слезы, а когда они все-таки навернулись, ей не хотелось, чтобы они потекли по лицу. Когда же они все-таки потекли, она решила не обращать на них внимания и сказала:
— Мое точно такое же, мой господин.
ЧАСТЬ III
Вчера, сегодня, завтра
ГЛАВА 10
Виды из главной башни
Память обольстительна и коварна.
Если ты помнишь мало, ты тщетно стараешься вспомнить больше. Если ты помнишь много, ты все равно стараешься помнить больше. В обоих случаях ты будешь вспоминать то, что льстит тебе, и не обращать внимания на прочее. Не правда ли, забавно, что память никогда не подводит тебя в этом? Ты непременно найдешь то, что ищешь.
А если ты помнишь все?
Тогда разгадка заключается в том, чтобы забывать, с той же тщательностью и любовью к своей персоне.
Когда они вернулись из Яблоневой долины, Эмилия отправилась к себе в комнату, чтобы отдохнуть. Гэндзи же направился в главную башню. Все прочие сюда старались не ходить без крайней на то необходимости. Слухи о призраках, и в особенности о призраке госпожи Сидзукэ, не способствовали случайным визитам. Но иногда туда все же требовалось наведываться. В усыпальнице на седьмом этаже хранились урны с прахом князей и княгинь клана. Бывали времена, когда по этой лестнице регулярно поднимались лишь монахи и монахини. Каждое утро они возлагали на алтарь цветы, зажигали курительные палочки и читали сутры. Каждый вечер они возвращались, чтобы убрать цветы и пепел сгоревших благовоний, и исполнить требуемые церемонии, дабы запереть усыпальницу на ночь. Гэндзи нравилась тишина башни и виды, открывающиеся на все четыре стороны, а призраков он не боялся.