Шрифт:
Довольно обыкновенная картина: нахмуренное, серое небо, щетинистое, бурое поле, жирные, самодовольные галки…
В общем, картина все же радостная. Она означает, что небо еще не успело пустить нудную слезу о безвременно ушедшем лете, а урожай убран. Правда, вид несколько портят чересчур разжиревшие галки. Они наводят на размышление о том, что птичка по зернышку клюет и сыта бывает, а когда этих птичек тысячи?… Однако жирных галок в качестве вещественного доказательства к сводке не приложишь, и никто до сих пор не упрекал колхоз «Вперед» и его председателя
Вот, например, сегодня, не успел он на своих дрожках выехать с проселка на большак, как дорогу ему пересек… Нет, не заяц и не черная кошка. Каруселин – человек сознательный, ни в какие глупые предрассудки не верит и даже смеется над ними.
А тут совершенно другое: из лесу вывернулся на своей коричневой «Победе» и промчался мимо председатель соседнего колхоза «Богатырь» Алексей Денисыч Вавилин. И даже, высунувшись из окна, приветственно помахал Каруселину рукой.
И сразу Петр Никитич почувствовал себя уязвленным в самое сердце. И мысли, как назойливые мухи, закружились над бедной его головою: «У Вавилина «Победа», а у тебя беговушки. Вавилин фррр! – и в районе, а ты – трюх-трюх, когда-то еще доберешься…»
Обидно! До того обидно, что и выразить нельзя. Нет, выразить, конечно, можно. И Петр Никитич крепко выругался, хлестнув кнутом пегого мерина. А конь только хвостом махнул: дескать, во мне одна лошадиная сила, и требовать с меня большего нетактично: не машина.
Петр Никитич и сам знает, что мерин не машина, и именно это ему и прискорбно.
– Нет! – вслух говорит Каруселин. – Хватит. Поставлю вопрос на правлении о приобретении легковой машины! Безусловно, Федотов начнет супротивничать… А пес с ним, с Федотовым! Наверное, только он один и будет против…
И, когда через час, подъехав к райкому, Петр Никитич увидел у крыльца вавилинскую «Победу», а самому ему пришлось привязывать мерина под ветлой у – коновязи, он уже утвердился в своем решении.
«Люди ездят как люди, используя на сто процентов современную технику, а ты словно бы и не хозяин, а рядовой конюх».
…Через три дня на правлении первым, как того и ожидал Петр Никитич, выступил Федотов. Он постучал своей инвалидной клюшкой о пол и заявил:
– Этот вопрос нужно обсудить на собрании колхозников, а не втихую, на правлении.
– А правление не те же ли колхозники? – миролюбиво спросил Петр Никитич, поднялся с места и произнес торжественно: – Товарищи! Мы с вами каждый день читаем газеты и слушаем радио. И что же мы читаем и слышим? Что колхоз такой-то обзавелся легковой машиной!.. Что это означает? Это означает, что колхоз такой-то идет в ногу и в гору, что колхоз зажиточный и имеет полную возможность. И каждое сердце патриота при этом радуется и гордится!
Федотов опять постучал клюшкой и сказал:
– Хорошо гордиться, когда есть чем. А нам покамест особенно нечем.
– Это в каком же смысле? – настороженно спросил Петр Никитич.
– В том смысле, – сказал Федотов, –
Короче говоря, в председателев огород камешек заброшен. И главное, и Яков Назарыч, и Григорий Смирнов, и Сысоев, а с ними и другие тоже начали как будто склоняться на сторону Федотова.
– Эх! – громко вздохнул Петр Никитич. – Слушаю я и думаю: до чего ж мы еще отсталые! Что такое машина? Неужели это только транспорт в узком смысле понимания? Я рассматриваю машину не как транспорт, а как товар лицом. Вот, например, у Вавилина.
– Сравнял! – сердито фыркнул Федотов. – У Вавилина колхоз-миллионер.
– А у нас?
– Покамест нет еще.
– А я рассматриваю это твое настроение, товарищ Федотов, – строго произнес Петр Никитич, – как прямое выражение упадка вниз! Сегодня наш колхоз не миллионер, а завтра будет миллионер!
– Вот завтра и машину купим.
– А я считаю, что сегодня!
Петр Никитич пристукнул ладонью по столу и, понимая, что с Федотовым все равно каши не сваришь, ласково обратился к Якову Назарычу:
– Ты, Назарыч, неправильно рассуждаешь… Вот, скажем, дочка твоя не нынче-завтра соберется родить. Ррраз ее в машину – и в больницу! Тебя ревматизм мучает… Чем на телеге трястись, ррраз – и в поликлинику. Тот же Федотов на протезе, инвалид Отечественной войны. В машине ты, Федотов, и в полевой стан можешь, и в район, на слет. Не исключена возможность, что и на рыбалку. Отчего ж не предоставить уважаемому человеку моральное удовлетворение? За это нас никто осудить не может.
– Вот это купил! – засмеялся Яков Назарыч. – И в родилку и на рыбалку. Все на машине!
Петр Никитич почувствовал, что удачно обошел острый вопрос, и, не теряя времени, проголосовал:
– Кто за, кто против, кто воздержался? Принято единогласно!
– Я против, запишите, – сказал Федотов и захромал к выходу.
– Ты скажи на милость, на рыбалку в машине катать – и то не соблазнился!.. – шутили правленцы.
Прошло какое-то время, и вот уже Сысоев командирован за машиной, и плотники, снятые с постройки яслей, заканчивают гараж, и электрик забросил работу по освещению коровника и тоже трудится в гараже.
А когда пришла серая гладкая «Победа» и колхозники собрались поглядеть на нее, Каруселин, обращаясь ко всем, сказал:
– Разве ж можно меня упрекнуть, что я когда-нибудь что-нибудь для себя лично? Разве я хоть одной колхозной копейкой когда попользовался?
– Об яслях для наших ребятишек ты не шибко болеешь, Петр Никитич! – раздался из толпы женский голос.
– Мы зимой в гараже будем агротехнику изучать, в «Победе» на мягком сиденье, – сказала бригадирша Клава. – А то в избе-читальне только волков морозить и сидеть не на чем. Или в «Богатырь» за двадцать километров слетаем. У них не изба-читальня, а Дом культуры, как в районе.