Осенняя заваруха

Безбах Любовь Сергеевна

— Вы единственный, кто пришел нам на помощь, — тепло сказала она мне. — У нас сложилось отчаянное положение, а нас просто бросили! Со стороны Содружества это еще большая подлость, чем вероломное нападение Очира. Я не знаю, как вас благодарить.

— Благодарность мне объявят Вулдровт, Адамсон и Коломенский.

— Знаю, какую благодарность вы от них получите.

— Я тоже знаю.

— Лес лимпопо почти погиб, — сказала она, и в ее официальном тоне мимолетно скользнула печаль. Эта призрачная печаль меня тронула. Она потерла висок длинными ухоженными пальцами, и это движение окончательно выдало ее состояние.

— Готовьтесь к нападкам со стороны Правительства Вулдровта. Вас могут привлечь к ответственности за неуплату налогов, —

предупредил я.

Она сердито дернула головой, услышав новую весть об очередной проблеме.

— Однако вам делает честь, что вы не наживались контрабандой лично.

— Еще чего не хватало! — ответила Сурепова без особой злости. — Матвей Васильевич, у нас остается еще один нерешенный вопрос, с которым нам без помощи не справиться.

— Заложники. Вы располагаете двадцатью миллионами?

— В данный момент располагаю. Министр финансов ухитрился спрятать казну от оккупантов, иначе нас и вовсе бы обворовали. Однако нам они сейчас необходимы, как никогда. Оккупация нанесла немало убытков. Надо расчистить от обломков и мусора околопланетное пространство. Кроме того, есть много погибших в первом бою, их семьи надо поддержать не только на словах. А еще я хотела бы отблагодарить партизан, разгромивших шайку Собакина. Мне гораздо приятнее будет отдать деньги этим людям, чем какому-то Рыжакову.

— Понятно. Я вам помогу. Мне нужны люди, которые хорошо знают местность.

Операция по освобождению заложников началась в 3.50 часов утра и заняла несколько секунд. Именно столько времени понадобилось, чтобы ликвидировать 16 бандитов и еще восьмерых взять живьем. Мы допустили только одну осечку: ушел непосредственно главарь банды. Рыжакову удалось прорваться к челноку и немного оторваться от нас. Он опережал нас в воздухе на 14 секунд, и эти 14 секунд он плодотворно использовал. Он посадил челнок в одном из спящих дворов и скрылся в доме. Мои люди, удивленные бестолковыми действиями бандита, взяли дом под прицел. Они его дождались: он выволок из дома… Сурепову. Она не издала ни звука, хотя находилась в сознании. Рыжаков ухитрялся передвигаться таким образом, что по нему нельзя было стрелять — можно было попасть в заложницу. Он прыгнул в челнок вместе с Суреповой и пошел в небо. На высоте шестнадцати километров десант оставил его, потому что подниматься выше не позволяла техника. Далее наблюдение за ним передали на орбитальные корабли и спутники, но Рыжаков замаскировался. Поиск столь маленького судна представлялся делом довольно кропотливым, даже несмотря на предположение, что Рыжаков изберет низкие орбиты. Поле выше было усеяно обломками после боев.

По окончании операции я отправился в порт. Я чувствовал себя неудовлетворенным и злым. Неудача вызвала во мне нестерпимую досаду. В здании порта было не повернуться от множества людей: туристы покидали некогда гостеприимную планету. Правительство Осени впоследствии выкатит солидный счет Очиру, в том числе и за подорванную репутацию, а заодно уж и за упущенную в результате выгоду. Я пробирался между людьми к своему выходу, сто раз пожалев, что не пошел на поле служебными коридорами. Меня съедала тревога за незнакомую мне женщину. Я мог только догадываться, какие испытания выпали на ее долю. И вдруг меня окатило жаром. Еще не сообразив, что происходит, я огляделся поверх голов. И только потом увидел её, Алику. Алика в окружении шестерых детей стояла рядом с мужем и еще с одной парой. Мужчину в паре я узнал, он был в группе заложников. На руках Алика держала седьмого ребенка. Зубы Юрьин уже успел вставить. Все эти подробности я разглядел как-то мельком. Алика оглянулась на мой взгляд. Она удивилась и "выпала" из общего разговора. Ее, однако, бесцеремонно пихнули дети, возвращая в свой круг. Она опомнилась, улыбнулась мне тепло и немного растерянно. Я улыбнулся в ответ, потом набычился и пошел своей дорогой. Она, как и Сурепова, тоже была на своем месте.

АЛЕКСАНДРА СУРЕПОВА

В

первое мгновение мне померещилось, будто мне снится кошмарный сон. Под утро мне привиделось перекошенное до неузнаваемости лицо Валерки Рыжакова. Рыжаков больно схватил меня сразу за руку и за ногу и выдрал из постели. Я взвизгнула от боли и испуга, и вдруг поняла, что не сплю. Рыжаков молча выволок меня из дома и по-обезьяньи ловко выбрался со мной из дома. Мне мешало около головы что-то холодное и твердое, и только теперь сообразила, что именно происходит. Странно, но в этот момент я злилась на Рыжакова только за то, что не дал мне одеться, и я очутилась на улице в одной только ночной сорочке. Рыжаков молниеносно запрыгнул со мной в какую-то жуткую, ощеренную грязным металлом машину, приковал меня наручником то ли к рычагу, то ли к ручке, и мы рванули вверх. Все произошло настолько быстро, что я все еще надеялась проснуться. Я с трудом подняла дурную голову и выглянула в кормовой подслеповатый иллюминатор. Там я с трудом разглядела в небе несколько машин, явно преследующих нас. Эфир мужским голосом настойчиво требовал от Рыжакова немедленно вернуться назад, тот не реагировал. Потом эфир замолчал. Наступила тишина, в которой слышался только рабочий шум неведомой мне машины, несущей нас все выше, и тяжелое сопение Рыжакова. Я кое-как пристроилась в своем уголочке. Несмотря на свое положение, страха я не испытывала, только неловко чувствовала себя в ночной сорочке и босиком, и поджимала под себя ноги. Короткая цепь наручника стесняла движения. Рыжаков обернулся ко мне. Я узнавала его с трудом, и, наконец, не выдержала:

— Во что же ты превратился, Валера?

— Не бойся, я тебя не обижу, — невозмутимо ответил он. — Не обижу по старой памяти.

Мы были одноклассниками. Никогда не дружили, но знали друг друга с детсадовского возраста. Я не верила, никак не верила, что это он. Невозможно такое, чтобы тощий длинный пацан с тонкой шеей, сидевший когда-то за соседней партой, вдруг выволок тебя из постели, приставил бы к голове пистолет и поволок бы куда-то, не дав даже нацепить тапочки… Все это я монотонно выкладывала ему в спину.

— А ведь ты неправильно себя ведешь, — отозвался он. — Разве тебя не учили, как надо себя вести, если вдруг попадешь в заложники?

— Что?

— На террориста смотреть нельзя. А еще молодым красивым женщинам запрещено демонстрировать свои прелести.

— Пошел ты… в баню.

— А еще бандитов нельзя провоцировать, реакция может быть неадекватной. Покладистой надо быть.

Я обозвала его свиньей, он в ответ только хмыкнул. За иллюминатором становилось все темнее, в салоне автоматически включилось мутное освещение. Рыжаков вышел в эфир:

— С вами говорит капитан Рыжаков Валерий Александрович. У меня на борту находится президент государства Осень Сурепова Александра Владимировна. За ее возвращение я требую исправное космическое судно не меньше канонерской лодки и двадцать миллионов соло. Требую оставить деньги в канлодке в ходовой рубке. Убедившись в их наличии и в собственной безопасности, я оставлю госпожу президента на борту челнока. На связь выходить не буду. О том, что мои требования выполнены, прошу сообщить в эфир.

— Почему ты больше не будешь выходить в эфир? — спросила я, когда он повернулся.

— Заложникам нельзя задавать вопросы террористам, — назидательно ответил Рыжаков, но я не могла смолчать:

— Государство после оккупации понесло серьезные убытки, а ты собрался отобрать у налогоплательщиков такие деньги!

— Как ты думаешь, сколько ты стоишь, Сурепова? Ты всегда была о себе высокого мнения. А двадцать миллионов — это всего лишь четверть годового бюджета Осени. Смею заметить — всего лишь того, который числится в официальных отчетах. Кстати, Сурепова, за четырех мужчин я требовал ровно столько же, так что обижаться тебе не на что. Разве что на то, что я возвеличил твою гордыню, а для тебя это вредно.