Ошибка Белой Королевы или Кто обидел попаданку?
Шрифт:
Даша поёжилась. Ну вот, опять!
И вдруг в голову пришла совершенно дикая мысль: а вдруг это не глюки? Не голоса в голове? Впрочем, нет о чём это она… НЕТ! Просто, наверное, вот так и сходят с ума, обсуждая на полном серьёзе свои проблемы с кошками.
На самом деле, разговаривать с братьями нашими меньшими она привыкла с детства: вечно тащила в дом и выхаживала всякую живность, потом пристраивала добрым людям. Кого-то из воспитанников оставляла, благо родители сами любили зверьё, просто напоминали ей время от времени, что крохотная городская квартира — не лучшее пристанище для тех, кто привык к вольной жизни; да и людям с ними бок о бок не всегда бывает удобно. Конечно, зайчики и ёжики, а уж тем более бродячие коты домашним хозяйством не занимались, подобно помощникам Белоснежки, но как-то Дашутка умудрялась находить с ними общий язык, отчего в доме всегда было чисто, не присутствовало никакого звериного аромата, свойственного перенаселённому
А вот дочь здоровьем и привычками пошла не в папу. От Даши она переняла любовь ко всему зверью. И раз уж нельзя было завести питомца дома — с маминого одобрения курировала дворовых Мурок и Жучек. Часто, покормив, собирала их вокруг себя, о чём-то подолгу беседовала, поучала… Делилась пережитым.
Как вот Даша сейчас.
Может, ей просто нужно выговориться хоть перед кем-то?
— Всё это непонятно и странно, — пробормотала она. И невольно оглянулась по сторонам, будто ожидая, что вот сейчас, откуда ни возьмись, набегут соседи и примутся сварливо обсуждать её неадекватное поведение. Но тотчас одёрнула себя. Соседи у бабы Любы были на редкость нелюбопытны — что для сельской местности, согласитесь, странно, но факт есть факт: заглядывали только по приглашению. Либо, если возникала великая нужда в средствах народной медицины — растирке там, настоечке, травяном сборе — не иначе, как предварительно созвонившись. Уж так их Любовь Павловна вымуштровала.
Дочка же в настоящий момент корпела у себя в комнате над рефератом по географии, отгородившись от мира мамиными наушниками, музыкой и экраном ноутбука, а потому эксцентричных поступков матери не видела. Да и увидь — поняла бы всё как надо.
Вздохнув, Даша положила ладонь на пушистый чёрный бок. Тот колыхнулся в такт кошачьему дыханию.
— И очень похоже, что всё началось ещё дома, — начала Дарья расстроенно. — То ли я в таком шоке была от… ну, когда узнала, что Костя погиб…
А ещё раньше — бросил их. Устал, видите ли, от вечного лазарета в доме. А если бы он сам долго болел? Ведь заставил бы всех вокруг себя на цыпочках бегать! На глаза вдруг навернулись слёзы. За что он с ними так? Только сейчас, спустя несколько дней после похорон, она вспомнила о страшных смс-сках, сработавших, как бомбы, едва не убивших, временно лишивших её дара речи и соображения вообще… И вот теперь, как тогда, на кухне, мелко задрожала левая рука. До трясучки, до выстукивания дроби в половице. Даша беспомощно глядела на конечность, зажившую своей жизнью… когда ту вдруг придавила к полу увесистая кошачья лапа. И даже малость пришпилила когтями. Не до крови. Но чувствительно.
Танцующие пальцы присмирели. Кошка же глянула на их хозяйку с осуждением.
«Не тяни. Р-рассказывауй».
И почему-то Даша успокоилась и больше не пугалась.
— Мы вчера были в магазине, — заговорила спокойно, будто с подругой на кухне общаясь. — Зашли за хлебом, молоком… так, по мелочи. Ксю выбирала йогурт, а я вдруг увидела, что она вся в пятнах, в тех ужасных пятнах, с которых прошлый раз наша неизвестная болезнь начиналась. Причём они в этот раз не только на руках, а везде: на лице, на шее… Куртка у неё была расстёгнута, под курткой — футболка. Так в вырезе футболки штук пять таких пятен просвечивало. Когда до меня дошло, что у Ксюши эти болячки по всему телу, мне дурно сделалось. Я даже за витрину схватилась, чтобы не упасть. Потом открываю глаза, смотрю — а сама боюсь взглянуть — а уже нет ничего! Чистая кожа, чистые руки, личико… Я тогда подумала, что, должно быть, у меня уже паранойя или шизофрения насчёт её болезни: всё время боюсь, что она вернётся, вот и вижу всякое на пустом месте. Потом на обратном пути мы зашли к соседям, Иевлевым, договориться насчёт подключения к их вай-фаю. Нам же обеим интернет нужен: доче для учёбы, мне для работы… И тут на меня опять нашло… Вижу на Ксюше те же пятна, только уже совсем страшные, в язвы перешедшие. Секунд через пять всё проходит, всё нормально. Здесь, дома — ничего, никакой хрени с галлюцинациями, до самого вечера. А вот когда мы пошли на реку, фотографировать закат — всё повторилось. Как приступы какие-то!
Застонав, Даша угнулась головой в колени, обхватив сцепленными в замке пальцами затылок.
— И сегодня снова… понимаешь? Причём не здесь, не в доме, а в других местах, подальше. Я уж специально с Ксю к её подруге здешней заглянула, вроде как с матерью её поговорить, и опять… В Храм зашли, завернули на кладбище, к Костиной родне… Даже на освящённой земле не отпускает. Что это? То ли я действительно с ума схожу, то ли… А Ксюшу спрашивать, не чувствует ли она чего — и сама боюсь, и не хочу её пугать. Но ведь у вас здесь, в этом конкретном доме, всё спокойно!
Она умоляюще сложила руки.
— Пусти меня к ней! Даже не из-за меня, дурочки, из-за неё самой! Ведь третьи сутки не выходит! Вдруг что случилось? Может, пора «Скорую» вызывать, а мы тут расселись, время теряем?
Пушистая стражница негодующе фыркнула. Помедлив, вытянулась на животе, умостила голову на передних лапах и сомкнула раскосые очи. Будто ей пофиг все Дашины причитания.
А вот дверь за ней, едва слышно скрипнув, взяла да отворилась. И пахн у ло оттуда знакомым разнотравным духом, вкусным, чарующим.
Растерявшись, Даша замерла, но, быстро сообразила, что к чему и подхватилась с пола. Осторожно ступив через Кошку, толкнула дверь, сделала ещё один шаг и услышала за спиной отчётливое:
— Толькоу на многоеу не р-рассчитывауй. Ещёу раноу…
***
В крохотной спаленке сквозь привычный густой полумрак со всех сторон пробивалось неясное золотисто-искристое сияние.
В крохотной?
По прошлым своим приездам Даша хорошо помнила эту клетушку. Финский дом, имеющий в плане прямоугольник шесть на десять метров, включал обширную веранду, весьма неплохие по метражу столовую и зал, отведённый хозяйкой под гостевую; миниатюрную кухню и вот эту самую спальню, в которой едва хватало места для старинного платяного шкафа, узкой койки, почему-то называемой «солдатской» и совсем уж древнего сундука-укладки, доставшегося бабе Любе в наследство аж от своей прабабки. Между укладкой и койкой оставался небольшой проход шириной с три половицы. В общем, комфорт уровня гостиничных номеров эконом-класса, в которых, как правило, только ночуют.
Дашина память хранила тёмные полосатые обои, зрительно суживающие и без того малое жилое пространство, и потолок, обшитый ещё в семидесятые годы прошлого века листами ДВП, давно потрескавшимися от старости, но упорно каждую весну подкрашиваемыми в «практичный» мутно-салатовый цвет… который, видите ли, не выгорает. А с чего ему выгорать-то, когда одностворчатое оконце всю жизнь занавешено плотной портьерой? Травам, видите ли, вредны прямые солнечные лучи, а их тут — трав, а не лучей — уйма, сушатся в пучках и под потолком, и на протянутых вдоль стен пеньковых или джутовых бечёвках… обязательно натуральных, никакого капрона или пластика!
Травы…
Даша жадно вдыхала духмяные запахи мелиссы, зверобоя, ромашки… и оглядывалась, всё более понимая, что ничегошеньки не понимает. Что прямо здесь, на её глазах происходит нечто странное. Что это? Очередная порция галлюцинаций — или всё же изменённая реальность? Не исчезнет ли через пять секунд? Сморгнула раз, другой, третий. Видение не исчезало.
Стены бывшей комнатушки невероятным образом оказались раздвинуты до объёмов дворцовой спальни, не менее. Окно, высокое, стрельчатое, прямо-таки в готичном стиле, разве что без витражей, угадывалось где-то далеко, метрах в десяти. Открытое взору, кстати: ничем не занавешенное. И то ли за ним помещена была какая-то картина, то ли и впрямь чернела ночь с пятном луны… с первого взгляда не понять. Но и не подойти рассмотреть, ибо ноги от страха прилипли к полу. Бывшая спаленка преобразилась в нечто среднее между кабинетом алхимика и уголком отдыха. Справа вдоль стены высились шкафы, плотно набитые томами и фолиантами разных форматов и степеней потрёпанности; у стены противоположной на длинном столе, массивном и крепком, со столешницей чуть ли не в полметра толщиной, в идеальном порядке располагались шеренги колб, реторт, пробирок и вообще — какого-то лабораторного оборудования. Даже перегонный куб имелся, в углу, по соседству с печью-плитой, затаившейся под раструбом вытяжки. И всё это — не в полумраке, как ожидалось при входе в комнату, а в тёплом сиянии, исходившем от цепочки светильников, оцепивших по периметру изрядно расширившийся потолок.
О да, потолок заслуживал отдельного упоминания, уже потому, что возвышался, пожалуй, выше конька существующей крыши бабы Любиного дома. Из-под балок до самого пола свешивались тянулись гирлянды, подвешенные венки, пучки пресловутых трав, благоухающие, словно подсушенные совсем недавно. Это в марте-то!
Что интересно — старый шкаф оставался на месте. Как и прапрабабушкин сундук и «солдатская» койка. Они так и оставались в первозданном виде, очерчивая контур бывшей спаленки, и Даша не обратила на них внимание в первую очередь лишь потому, что, едва переступив порог, была настолько ошеломлена открывшимся простором, что уставилась сперва в отодвинувшиеся каким-то чудом стены и обновлённый интерьер. Но вот теперь, растерянно оглядев унёсшийся чуть ли не в космос потолок, она скользнула взглядом по плетёным ромашковым косам, касающимся резной крышки такой реальной, привычной укладки… и даже выдохнула: отрадно видеть хоть что-то без изменений, правильное. А шкаф… да, тоже тут, никуда не делся, только выглядит не рассохшимся, а ухоженным, что подтверждает слабый аромат мебельного воска.