Ошибка Белой Королевы или Кто обидел попаданку?
Шрифт:
— Смотри-ка, закипела! — с удовольствием отметил Пастушок. — Правильно, так и надо. Потому что и впрямь тебя чуть не обвели вокруг пальца. Злишься? Молодец. Злись. Это очень полезно. Набирайся хорошей деятельной злости — и внимай пока. Давай, Любаша, с самого начала, иначе толку не будет — по верхам прыгать.
Ведьма кивнула.
Не торопясь, потянулась к пеньку. Даша глазам своим не поверила: там уже пыхтел горячий самовар, настоящий, с трубой, которую так интересно набивать еловыми шишками, перевитый связками баранок, как революционный матрос пулемётными лентами. Любава протянула ей кружку, наполненную до краёв,
Клюквенный морс. С мёдом, корицей и гвоздикой. Невероятно вкусный, пусть и во сне, где, казалось бы, ощущения притуплены, и… подействовавший, как огромная доза успокоительного. Хотя шут его знает, может, это всё сразу, наконец, сработало — и упомянутая магия Колодца, и деловитое спокойствие Пастушка и Любавы, но самое главное — в лоб сказанное, что ничего ещё не пропало окончательно. А раз есть надежда — надо взять себя в руки и слушать, слушать…
Чтобы потом расписать стратегию и тактику новой войны.
Лишь бы Ксюша попала к хорошим людям. И дождалась бы.
Неожиданно кольнуло в сердце. А узнает она её… такой?
Даша судорожно вздохнула. Глупости. Узнает. И вообще — сперва дело, а уж потом… Сейчас ей, как никогда, нужна информация. Нужно узнать, наконец, кто враг и как с ним бороться.
Любава отхлебнула напиток раз, другой, третий… Разговор предстоял долгий и нелёгкий, хоть и без него сказано было немало. Отставила кружку и заговорила.
[1] Этот интересный персонаж заглянул к нам на огонёк прямо из «Полнолуния для магистра»
Глава 11
Тройя, столица Альвиона
Букингем-Хаус
Королева
В душе Алиса до сих пор ликовала. Внешне её радость победы проявлялась в рассыпаемых шуточках, милых комплиментах фрейлинам, не привыкшим не то, что к подобному баловству, но даже к выражению благодарности со стороны госпожи. Но мысленно Алиса распевала марши воинственных амазонок из какой-то оперетки и уже прикидывала, как прекрасно сложится и далее её такая везучая жизнь. Её и бедной Долорес, поскольку для семейного счастья муж не особо нужен. Ну, так Наставница что-нибудь придумает, дабы сделать свою любимицу регентшей. Родить бы только девочку! Девочку! С магической Искрой!
И Долорес обретёт шанс на новое тело. Они всегда будут рядом, названные дочь и мать, пусть и разной крови…
А если будет мальчик? Да ещё и пустышка?
Ручка с пуховкой замерла на несколько секунд, затем чуть погрузила изящное изделие франкских мастеров и ювелиров в невесомую горку самой светлой рисовой пудры, прошлась вдоль щёк, лба, подбородка, еле касаясь кожи.
«Если», «если», «если», «если»… В конце концов, забеременела же от короля какая-то из фрейлин, значит он не бесплоден. Кстати, Алиса до сих пор не вычислила эту негодяйку. Нет, бастарды — это всё пустяки, дело житейское; и муж вроде как при деле и не надоедает, и поставляются дети, которых при соответственном воспитании можно приблизить, дать превосходное образование, провести через Академию, чтобы никто не удивлялся гениальностям любимца или любимицы королевы… и всегда иметь рядом
Улыбка сошла с её прелестного личика лишь однажды: при чтении списка приглашённых на бал. Через две недели Его Величество собирался в почти домашней обстановке официально объявить о будущем прибавлении в королевском семействе.
— Людвиг Баварский?
Она нахмурилась.
— Так он в столице, этот распутник? Да ещё в числе приглашённых? Возмутительно. Я слыхала, что Парламент извинился перед ним и призвал на родину, мало того — к правлению, но только одного. Без нежеланной ими супруги. Вот пусть и уезжает в свою Баварию! Что он тут делает?
И сердито фыркнула, отчего над незакрытой баночкой пудры вспухло небольшое плотное облачко.
— Ах, Ваше Величество, — неожиданно мягко ответила присутствующая при утреннем туалете королевы статс-дама. — Поговаривают, что он всё ещё…
Она покосилась на суетящуюся с рукодельной коробкой самую молоденькую фрейлину. «Джейн Остин, покиньте нас на пару минут!» — чуть не сорвалось с языка. Но Цецилия вовремя прикусила оный. Невинным девицам, особенно несущим почётную службу во Дворце, рано или поздно приходится узнавать о совсем неблестящей подкладке светской жизни, в том числе и о соблазнениях, заканчивающихся бросанием на произвол судьбы падших брюхатых дев. Но сие — страшилки пугающие, хоть и реальные и имеющие место быть. А вот настоящий Порок с его красивейшими романами и романсами, сонетами и ристалищами, в том числе постельными, с виду так манящ и привлекателен…
Так что невинных девиц лучше воспитывать на чужих примерах, нежели на их собственных, свершаемых по незнанию или глупости.
Поэтому Цецилия Годфруа таки довершила фразу. Правда, слегка понизив голос, как это делают, говоря о чём-то не вполне пристойном.
—… всё ещё ищет свою последнюю любовь, если можно так выразиться. Ту самую танцовщицу, пропавшую, когда её вытурили из Баварии.
Ну, вот слово и сказано. Цецилия не сводила глаз с юной Джейн, которая сперва в недоумении захлопала глазами, а потом запунцовела. А потому не заметила, как под слоем пудры побелела королева. И в целях дальнейшего воспитания молодёжи статс-дама добавила:
— К сожалению, романтические связи вне брака явление частое. К примеру, наша Тильда…
Матильда О’Коннор, чистопородная ирландка, а потому не просто рыжая, а почти красноволосая, вспыхнула ярче своей причёски и рухнула на колени перед Её Величеством, трогательно заломив руки.
А-а, вот она, таинственная фаворитка! Сама объявилась! Алиса была так довольна, что временно забыла о Баварце.
— Тильда, не говорите мне, что вы согрешили! Иначе я обязана спросить: с кем? И тогда…
Тон её звучал нарочито холодно.
— Да ведь это не грех, с женихом-то, Ваше Величество! — зачастила девушка. — Мой Ивар — он из вашего караула, вы его не раз видели — уже просил в храме объявить о дне свадьбы, вот мы и не утерпели. Месяцем раньше дитя уродится, подумаешь, такое часто бывает… Не гоните от себя, Ваше Велич…
Королева вдруг расхохоталась.
«С женихом! Фаворитка, ага! А покойный-то лейб-медик привык везде интриги собирать, вот и провёл самого себя, старый дурень…»