Ошибка Фаэтона. Книга первая. Цитадель
Шрифт:
– Вам придётся сменить квартиру. Об охране в студии мы позаботимся, – произнёс Мартин, задумчиво глядя в ничего не выражающее лицо Лерана, – На первое время это необходимо. Пока не разберёмся…
Эриксон ничего не сказал на это и спросил Лерана:
– Как поступим с сестрой?
– Леда останется со мной. С нами, – решительно сказал Леран, – Ей плохо.
– Посмею не согласиться, – вмешался Мартин, – Психика вашей сестры под угрозой. Без психотерапевтического вмешательства не обойтись. Нужен стационар со всем набором средств и препаратов. В городе имеется приличная, хоть и небольшая, женская
– Зачем теперь безопасность? – вяло спросил Барт.
– Теперь-то всё и начинается, Барт. Или ты хочешь очередных жертв? Леда, ты, Леран наконец. В списке ещё несколько человек.
Барт молча кивнул. Ему уже не хотелось ни есть, ни спать. Он думал о том, почему не захватил из холодильника Крониных в Нью-Прайсе пару бутылок фирменной жидкости Марии.
Леран вдруг весь встрепенулся, напрягшиеся мышцы проступили через рубашку выпуклыми буграми.
– Ответьте мне, почему на Земле бесправие и беззаконие стали главными законами? Если б люди знали до рождения, что их ожидает, мало кто согласился бы на появление в этом мире.
– В такое время живём, Леран, – отозвался Мартин, внимательно наблюдая за метаморфозой, – Никто не гарантирован от бед и несчастий. А заслужили или нет, – откуда нам знать?
– Общие слова! – воскликнул Леран, – Зачем созданы государство и полиция, если они бесполезны? Зачем люди гонятся за долларом, если внутри нет ничего? Разум не нужен никому. Неужели так было всегда и так будет? Ведь в таком случае история бессмысленна. Кипение живого вещества… Люди, – не разумные существа, они занимают на Земле не своё место!
– Не разумные? – не удивился Мартин, – Может быть. Но чьё место? И все ли неразумны?
– Не все, – уже менее агрессивно ответил Леран, – Но исключений так мало. А чьё место – я не знаю. Ведь это никому не интересно.
– Не будем сейчас спорить, – примирительно и успокаивающе заметил Мартин, – Давайте определимся с первыми шагами, а потом всем отдыхать. Охрану я оставляю, можете быть спокойны. Если не за себя, то за сестру… Сон и ещё раз сон!
При слове «сон» Леран вздрогнул. Ещё одна тайна, которой он не сможет поделиться с Бартом. За ночь он трижды пытался снять внутреннее напряжение сном, но каждый раз просыпался через минуту. Только он проваливался в забытьё, как перед ним вставала одна и та же картина. Красочная, во всех деталях, реальная как жизнь. Но чья жизнь? Откуда в нём то, чему нет аналогий на Земле? Лик золотоволосого старца не встревожил его, только заставил задуматься. Но сон!..
Он – верховный вождь целой планеты. Это не Земля. Он вождь и учёный. Вокруг него цветные прозрачные трубопроводы, непонятные приборы… Он занимается каким–то химическим процессом, но мысли далеки от опыта. Только что к нему поступило сообщение: на соседней планете зверски убит посол его планеты. Вместе с семьёй.
На душе горько и тягостно: посол с лицом Ирвина Кронина. С ним были Мария и Леда.
Тут он просыпается в беззвучном крике. Чей это сон? Или чья жизнь?
6. Трилистник в небе
Проходящее уходит по–разному: или по-европейски, незаметно,
Дом Крониных в Нью-Прайсе, нежилой, неизвестно зачем и для кого законсервированный, застыл немой печатью на опустошённом колодце продолжающейся жизни. Барт с Лераном лишь раз посетили могилы, рассыпав над ними оторванные от корней, умирающие цветы. Леран больше не заговаривал о прошлом, будто вычеркнул или стёр годы из свитка своей судьбы. Он совсем перестал спать, уйдя в круглосуточный труд. Только еженедельные визиты к Леде позволяли предположить, что он живой человек, с памятью и привязанностями.
Барт ожидал перемен, не сомневался, что в Леране идут какие–то скрытые процессы, создающие кого-то другого, не похожего на юного Кронина. Внешне он оставался прежним, лишь на смену знаменитой красной ленточке, охватывающей золотой волос через лоб, пришла чёрная. От Ирвина Леран оставил себе деревянный медальон в виде двух сплетённых змеек, имеющий древнее индейское происхождение. Леде он передал единственное украшение Марии: браслет из такого же потемневшего дерева, с врезанными в него жемчужинами, подаренными той в разное время Лераном.
Мартин определил Леду в клинику под другим именем, её встречи с братом и Эриксоном проходили в обстановке секретности; комиссар всё ещё опасался продолжения незавершённой охоты. Леда никого не узнавала и действовала точно кукла, созданная искусным мастером по образу и подобию прежней Леды Крониной.
От очередной смены квартиры Эриксон по настоянию Лерана отказался.
– Барт, нам вдвоём ничто не грозит. Я научился предчувствовать опасность.
Эриксон поверил ему безоговорочно, как поверил бы человеку, умудрённому превосходящим опытом жизни, знающему и умеющему то, чего сам Эриксон никогда не знал и не умел. И едва ли этому всему научится за оставшиеся ему годы, сколько бы их не было ему отпущено.
Мартин известия Эриксона о новых способностях и возможностях Лерана воспринимал снисходительно, но открытого скептицизма не выказывал. Его интересовало одно: когда и кому юный Кронин перешёл дорогу.
Почти месяц оперативно-розыскных мероприятий не принесли заметных плодов. Один из инспекторов вышел было на след преступников. Группа захвата по анонимной наводке обнаружила двух участников нападения на Лерана, но нашла их мёртвыми. При них были и маски, и наручники, идентичные тем самым. Смерть обоих наступила за час до попытки задержания от выстрелов в голову. Неудавшийся захват считался единственным за месяц успехом в работе полиции по делу Крониных.
Мартин признал, что следствие отстаёт от действий невидимого врага. Точнее, враг опережает его и наверняка осведомлён о работе комиссара. Этим объясняется и взрыв «Мерседеса» с группой убийц, и устранение двух свидетелей, и настораживающее затишье вокруг Лерана и Барта.
Леран не возмущался беспомощностью полиции. Только однажды спокойно заметил Мартину, что слуги закона практически бессильны перед лицом скрытого зла, и что добро на Земле плетётся далеко позади, отставая от зла по силе и прочему навсегда. И сказал, что сочувствует комиссару, вынужденному заниматься никому не полезным делом.