Ошибка физиолога Ню
Шрифт:
Я ей сухо ответил, что занят, и она, сделав удивленную гримасу, с сердцем захлопнула дверь.
Наконец я решился спросить своего визави: кто же он на самом деле или даже "что"?
– Во всяких чертей, ведьм и прочую "нечистую силу" я не верю, но я свидетель нарушения вами всех законов физики и не могу это разумно объяснить. Почему кошка и собака с таким равнодушием относятся к вашему присутствию? Почему жена не поздоровалась с вами - это невежливо и не в ее характере?
– Они меня просто не видят, - сказал он скучным голосом.
– Но я-то вас вижу!
–
– Может, я вижу вас во сне?..
– Нет, - сказал он тем же скучным голосом.
– Нет... Вы видите меня на самом деде.
– Но кто же вы? Вы появляетесь в моем кабинете неизвестно откуда и как?..
Собеседник молча указал на глухую наружную стену кабинета. Я удивленно пожал плечами.
– Может быть, вы цирковой маг и волшебник, мастер обманывать публику своим искусством?
– Ничего подобного, профессор, - как бы нехотя ответил он, - ничего подобного...
Слово "профессор" я воспринял как явное издевательство надо мной.
– Так кто же вы наконец?
– настаивал я.
– Не спешите, - ответил незнакомец, как бы успокаивая меня, - вы все узнаете из рукописи.
Я сказал, что в таком случае я решительно отказываюсь от участия в этом странном деле.
Незнакомец выразил крайнее удивление, он, видимо, даже растерялся.
– Что же вы хотите знать обо мне?
– Я хочу знать, наконец, кто вы или что вы!
– Хорошо, - ответил незнакомец, - вы спрашиваете: человек я или "что"? Я не человек, но существо, а, может быть, с вашей точки зрения, даже "что". Больше я вам ничего не скажу, все остальное вы узнаете из повести.
И мой визави, как и вчера, мгновенно исчез. Он не таял постепенно, не делал каких-либо движений, он просто исчезал в буквальном смысле этого слова.
Наши встречи продолжались еще четыре дня. Они протекали с тождественным однообразием.
В последний день мой незнакомец сказал:
– Ну вот, теперь работа почти окончена. Теперь я должен с вами проститься и поблагодарить за написанную повесть, которую вы, конечно, издадите.
– Он продолжал: - Если вы хотите знать мою истинную профессию, то был я долго, очень долгое время хранителем музея в городе Разума. Это совсем недалеко от Вечного города - вот и все...
Он видел, что этот ответ меня не удовлетворяет, и добавил:
– Мне нельзя говорить дальше. Помните шагреневую кожу у Бальзака? Так вот, моя шагреневая кожа близится к концу. Это, конечно, аллегория. На самом деле я сам поставил биологические часы всех клеток своего мозга на определенное время. Это время наступит через минуту.
– Вы что, умрете у меня здесь, в кабинете?
– невольно вырвалась у меня фраза, о которой я тут же пожалел.
– И почему такое решение?
– Нет, - сказал мой незнакомец.
– Я просто исчезну. Я исчезну, потому что, как вы поймете из записок Петра Николаевича, я потерял смысл жизни.
И мой собеседник исчез.
Когда я работал над заметками Петра Николаевича, то логика описываемых событий казалась настолько убедительной, что не оставляла каких-либо сомнений в их реальности. Но после, спустя некоторое время, перечитывая написанное, я не мог отделаться от мысли, что стал жертвой
Может, вся история с записками Петра Николаевича была результатом какого-то внушения, а может быть, и самовнушения или просто результатом временного помешательства?
Естественно, что последние соображения не очень меня радовали. Я часами перелистывал написанные мной страницы, в памяти возникали многие полузабытые события полувековой давности - двадцатых, начала тридцатых годов. Я искал, но не находил какие-либо случаи в своей жизни, хоть в какой-то мере похожие на те, что описывались в рукописи. В конце концов у меня появилось непреодолимое желание убедиться в реальной возможности хотя бы одного из множества необычных событий, которыми так богата рукопись. Я даже поехал в Воронеж, где, если верить рукописи, в тридцатых годах произошло много странного. Прошедшая война полностью уничтожила поселки, названия которых я выписал в свою записную книжку. Люди, свидетели тех времен, видимо, тоже исчезли. В погожий день я решил присесть на берегу, как мне его назвали, Щучьего озера, подле одного очень дряхлого старичка, который демонстрировал мне свою небогатую добычу. Он осведомился о моей профессии. Завязался разговор.
– Значит, вы человек ученый и в рыбах толк знаете?
– Да, - сказал я, строение рыб также было предметом моих научных занятий.
– А скажи, пожалуйста, ученый человек, - перешел он почему-то на "ты", почему вот эта рыба называется шелешпер, а? Откуда такое название? Ерш - это понятно, он колючий, он ершится, а шелешпер?
Старик посмотрел на меня почти умоляющими слезящимися глазами. Я вспомнил одно место из своей пресловутой повести и в свою очередь спросил:
– А вы не Кузьма ли Кучеров, который работал в ближайшем колхозе конюхом?
– Батюшки, да как ты меня признал?.. Чай, из здешних?
– Нет, - ответил я.
– Я дальний родственник Петра Николаевича Андреева и мальчишкой до войны бывал у него на даче.
– Как же, как же, Петр Николаевич. Это, как бы сказать, человек редких кровей, да... Прямо душа человек! А вот работница у него была, Матвевна, чистый злыдень. Ей слово, а она десять, божье наказание, а не баба.
– Вы, кажется, везли того инженера со станции, который упал в лужу...
– Ты и это помнишь?!
– воскликнул старик и добавил увядшим голосом: Вез-то вез, но там одна закавыка вышла. Он, видишь ли, угодил в Пухтинскую лужу. И все видели, как он скрылся под водой - утоп, но никто не видел, как он оттуда выскочил. Он потом догнал моего мерина и рассказывал разные сказки. Тоже, кабудь, ученый, - добавил дед, - но несурьезный человек...
Этот случай тоже, правда несколько иначе, описал в "моей" повести.
– А что с Орловкой?
– спросил я.
– С Орловкой?
– Дед посмотрел на меня подозрительно.
– С Орловкой-то... Смело начисто в эту войну.
– А раньше с Орловкой не случалось каких-либо историй?
– Чевой-то?
– переспросил дед тревожно.
– Ну, каких-либо разговоров не было про странные случаи с Орловкой?
– Да язык, он ведь без костей. Если всякий брех слушать...
– Дед что-то буркнул и исчез в кустах.