Ошибка Либермана
Шрифт:
— Спасибо, Луиза. Мы едем.
Либерман повесил трубку и кивнул Хэнрагану, выходившему из кабинки.
— Эль Перро, — сказал Либерман. — «Чапультапек» на Норт-авеню.
— Это будет тот еще денек, Эйб, — заметил Хэнраган, вздыхая.
— Будем надеяться, Отец Мэрфи [8] , — ответил Либерман. — Мэйш, возможно, я еще заскочу попозже.
Мэйш пожал плечами, Гершл Розен, обнадеженный своей предыдущей попыткой сострить, бросил:
8
Отец
— Если вернешься без шлюшки, Чэнь выбросит тебя на улицу приемом кунг-фу. Правда, Чэнь?
— А то как же, — сказал Чэнь под общий хохот, и оба полицейских вышли на Девон-авеню.
Либерман и Хэнраган шли по тротуару к своей машине — «бьюик» цвета серый металлик, визжит при торможении, был припаркован перед магазином велосипедов Хинки. Последний, как и большинство евреев в этом районе, включая Либермана, тридцать лет назад перебрался в северную часть города из Уэст-Сайда в Олбани-парк. Белые бедняки-южане и индийцы вытеснили их еще дальше на север, в Роджерс-парк, а теперь и там стали заметны перемены. Восточную часть Роджерс-парка, от озера Мичиган до Ридж-роуд, уже уступили русским иммигрантам, вьетнамцам, латиноамериканцам и белым босякам. Западная часть, где жил Либерман, еще держалась. Китайцы и корейцы помогли стабилизировать ситуацию в этом районе, но исход евреев продолжался. Можно было перебраться в Скоки, если ты не мог позволить себе переехать еще дальше, в Уилметт или Хайленд-парк.
В Роджерс-парке на каждом шагу попадались как бы напоминания о добрых старых временах в Лондейле, который был «еврейским городом», пока туда не перебрались чернокожие. Надпись на вывеске Хинки маленькими белыми буквами гласила: «Раньше — на углу Рузвельт-роуд и Сентрал-парка». Хот-доги Сэма и Гарри на Уэстерн-авеню перещеголял Хинки. Посреди магазина висела копия указателя с названием улицы из старого района.
Либерман вел машину, понимая, как и Хэнраган, что тот придет в норму лишь после обеда.
Проступок Эль Перро на этот раз был небольшим. Он задолжал Сэму Резнику двести долларов. Резник, старый друг Либермана из Уэст-Сайда, был владельцем магазина скобяных изделий на Норт-авеню. Эль Перро приобрел разные инструменты и ножи «в кредит». Кредит был дан давно, и Резник понимал, что получить долг необходимо — иначе он потеряет уважение в районе, и тогда ему придется уехать. Угрозу для Резника представляла не столько сумма долга, сколько сам факт его существования. Формально магазин скобяных изделий Резника находился далеко за пределами участка Либермана. Раньше он заглядывал в этот район, но пять лет назад, благодаря возрасту, его перевели поближе к дому, хотя и не повысили.
— Жизнь нелегка, — сказал Хэнраган, глядя из окна машины на цепочку индийских ресторанчиков и лавок, где продавались сари, пока они ехали к Уэстерн-авеню.
— Другой и быть не может, — заметил Либерман. — Ты песню такую вспомнил или особенно остро чувствуешь себя отцом Мэрфи сегодня утром?
— Цены растут. Акции падают. Люди тырят что ни попадя, кто яблоко, кто банку помидоров. И так уже развалили все, — ворчал Хэнраган. — Святые не слышат молитв. А дети? Они бросают тебя в час, когда нужны больше всего. Когда будешь лежать на смертном одре, со свечками в изголовье и у ног, они окажутся тут как тут, станут просить твоего благословения, рыдать… Знаешь, что тогда им надо сказать? Что я им скажу?
— Нет, Билл, что ты им скажешь?
Либерман поправил очки на носу и повернул на юг, к Уэстерн. Запах из пышечной «Данкин донатс» проникал через открытые окна, и Либерман почувствовал тошноту.
— Пошли вон! Где вас носило, когда вы были нужны мне?
— Это ты кому? — спросил Либерман.
— Майклу, — со вздохом сказал Хэнраган. — Тому, что в Буффало. Собирался приехать на несколько недель, привезти с собой жену и ребенка. Знаешь, что они решили?
— Эмигрировать в Австралию, — предположил Либерман.
— Близко. Поехать в «Диснейуорлд». Рев музыки и роботы, похожие на зомби. Напугают ребенка до полусмерти. Если бы я мог лишить их какого-нибудь наследства… Сколько времени на твоих?
— Около половины третьего, — отозвался Либерман.
— Не хочешь заехать к Сайми по дороге? — спросил Хэнраган, глядя в окно на великолепный автосалон «Понтиак». — По гамбургеру и пивку?
— Не хочу упустить Эль Перро, — ответил Либерман.
— Понятно, — сказал Хэнраган, поднимая руку и страдальчески улыбаясь. — Понятно. С чего бы друзьям быть внимательней, чем дети? К чему выполнять обязательства и обещания? Ты знаешь, какой сегодня день?
— Пятница.
— Семь лет и шесть дней после химчистки, — напомнил Хэнраган.
— Ты не можешь знать, сколько дней, Мэрфи, — заметил Либерман.
— Плюс-минус день-два, Ребе. День-два.
Этот инцидент в шестиэтажном универмаге начался с обычного вызова. Перебранка, крики в помещении химчистки на Питерсен-стрит. Позвонили из соседней пиццерии, сказали, что крики отпугивают клиентов. Либерман и Хэнраган приняли вызов, когда ехали в машине с жертвой грабежа. Они добрались до химчистки в три с небольшим, услышали голоса за дверью — кто-то спорил. Либерман постучал. Ему не открыли.
Он постучал еще раз, и кто-то подошел открыть дверь. У этого человека в очень маленькой руке был очень большой пятизарядный пистолет тридцать восьмого калибра «Хопкинс энд Аллен». Ствол смотрел прямо на Либермана. Зрелище было комичное. Трясущийся человечек с курчавыми волосами и большим пистолетом, а за ним — чернокожий здоровяк в форме рассыльного.
— Опустите пистолет… — начал Либерман, но его прервал первый выстрел.
Он не понял, попали в него или промахнулись. Только подумал: «Интересно, кто этот тип, что собирается меня убить?»
Грохнул второй выстрел, но пуля прошила окно химчистки, и стекла брызнули на тротуар. Стрелявший промахнулся на добрых два метра: человечек с большой пушкой падал на пол с огромной дырой в груди от пули из табельного пистолета Хэнрагана.
Это было давно и одновременно как будто только что, но…
— Мы зайдем к Сайми после того, как повидаемся с Эль Перро, — предложил Либерман.
Хэнраган удовольствовался этим обещанием и остальную часть пути разглагольствовал о неблагодарности друзей и родственников. Либерман его не слушал, но время от времени кивал и вставлял словечко, как тот парень, который каждый год изображал Санта-Клауса по радио и отвечал на телефонные звонки детей. Санта-Клаус не давал обещаний, много смеялся и спрашивал звонивших мальчиков и девочек, хорошо ли они себя вели в прошедшем году.