Ошибка Марии Стюарт
Шрифт:
Крещение должно было состояться ранним утром 17 декабря. Ровно в четыре утра в серых предрассветных сумерках крестные родители принца вынесли его из королевских покоев и медленной процессией двинулись через двор к королевской часовне между двумя рядами придворных с горящими факелами в руках. Дальше шли вельможи из числа католиков с принадлежностями для крещения. Граф Атолл нес длинную и узкую крестильную свечу из чистого белого воска, граф Эглингтон – соль, а лорд Сэмпилл – елей. Епископ Росс держал чашу и сосуд для омовений. За ними шли англичане во главе
У дверей часовни процессию встретил архиепископ Гамильтон и епископы Данкельда и Дунблана. Они торжественно прошли к алтарю, где установили на заранее подготовленной подставке тяжелую купель и наполнили ее святой водой. Ребенка полностью погрузили в нее и нарекли его Джеймсом-Чарльзом. При этом герольды трижды провозглашали его имя под звуки труб, как внутри часовни, так и снаружи, где ждали Босуэлл, Аргайл, лорд Джеймс и граф Бедфорд вместе с толпой придворных. Звук серебряных труб далеко разносился в ясном холодном воздухе.
По завершении церемонии заиграл орган, и хор запел торжественный гимн. Только что окрещенного младенца отнесли в его покои.
Мария не чувствовала ничего, кроме облегчения. Все закончилось. Как она и надеялась, крещение прошло по католическому обряду. Не произошло никаких ужасных событий, которые могли бы помешать этому.
Остальные вернулись во двор и прошли мимо рядов пылающих факелов в большой зал, где стояли накрытые столы, готовые для банкета.
Королева восседала в центре самого высокого стола с французским послом по правую руку и английским послом по левую. Мсье дю Крок, представитель герцога Савойского, сидел на противоположном конце стола. Место Дарнли пустовало.
Герольды, трубачи и жезлоносцы предшествовали трем высшим дворцовым чиновникам – главному эконому, распорядителю торжеств и хранителю замка. За ними вошли лорд Сетон и граф Аргайл с белыми церемониальными жезлами в руках и остальные гости с факелами, так что зал ярко осветился. Когда лорды и дамы заняли свои места, вперед вышли слуги, которые забрали факелы и остались стоять до конца пира.
Банкет становился все более шумным, по мере того как в зале становилось теплее и винные бокалы наполнялись один за другим. Музыкантам пришлось играть громче, но их все равно трудно было расслышать за смехом и разговорами. Люди веселились, и казалось, что между пирующими не было никакой вражды и разногласий.
Почетные слуги Марии приступили к выполнению своих обязанностей: граф Хантли тонкими ломтями нарезал мясо кабана и оленину, а лорд Джеймс, выступавший в роли виночерпия, опустился на колено и протянул ей усыпанный самоцветами кубок с густым сладким вином. Босуэлл подавал ей каждое блюдо, после того как его проносили через зал на подносе с королевскими атрибутами. Его широкая грудь в голубом костюме с золотым шитьем ярким пятном нависала над серебряными подносами.
Пока Мария пробовала разные блюда, он делал тихие замечания, которые могла слышать только она, – «это выглядит суховатым» или «это пахнет как собачатина», – и она едва могла удержаться от смеха.
Рядом с дю Кроком сидела леди Босуэлл в красивом головном уборе с жемчужной диадемой.
Леди Босуэлл, его жена. После окончания банкета они уединятся. Потом, когда погаснут свечи, они окажутся вместе в постели, в том крыле дворца, которое отведено для гостей, им придется соблюдать тишину, чтобы не услышали соседи. Но Босуэлл умеет все делать тихо…
– Мне сказали, что форель доставили из Лохлевена, где она водится в изобилии, – Босуэлл стоял рядом с ней, держа в руках украшенную гербом тарелку с отварной форелью. – У этой самое нежное мясо, белое, как монашеский плат, – прошептал он.
До конца пира Мария старалась не обращать внимания на пустое кресло Дарнли. Она опасалась, что послы начнут делать замечания и выдвигать догадки по этому поводу, но они ничего не сказали. Вероятно, самого факта его пребывания в замке было достаточно, чтобы признать крещение состоявшимся. Марию удивляло, что его присутствие значило так мало, но и вызывало определенное воодушевление. Теперь он не имел власти над ней, не осталось ничего, чем он мог бы угрожать ей или утаить от нее.
Подали изысканные сладкие блюда, привезенные на передвижной сцене с группой музыкантов. Перед ними бежали актеры, переодетые сатирами, расчищавшие путь и махавшие хвостами. Граф Бедфорд и его спутник, молодой дворянин по имени Кристофер Хаттон, притворились шокированными.
– Это то, что произойдет с нами, если мы примем участие в вашем банкете? – спросил Хаттон. – У нас вырастут хвосты?
Когда Мария рассмеялась и ответила Хаттону, она заметила лорда Джеймса и Босуэлла, оживленно беседовавших в углу зала рядом с одним из каминов. Это удивило ее: что могло представлять такой взаимный интерес для них?
После банкета и изысканного маскарада под руководством ее французского церемониймейстера Бастиана Паже незаметно наступил вечер. Лорды и дамы, зевая, начали покидать зал и расходиться по своим покоям.
Мария медленно вышла на бастион замка и посмотрела на реку внизу. Снаружи было холодно, но она чувствовала легкое головокружение от теплого камина, вина, музыки и постоянной необходимости поддерживать разговор с зарубежными гостями. Черное небо с яркими колючими звездами было безмолвным и успокаивающим. Ветер, задувавший с холмов, принес с собой запах снега. Но теперь все закончилось. Теперь снег мог идти сколько угодно.
Мария медленно дышала, позволяя холодному воздуху наполнять уставшие легкие. Звук шагов на каменном полу постепенно стих, и она осталась одна.
Ей не хотелось возвращаться в свои апартаменты и заново переживать сегодняшнюю церемонию с Мэри Сетон и Фламиной, ее единственными оставшимися «Мариями». Они выглядели чрезвычайно довольными и с удовольствием обсудили бы все подробности. Но Мария устала от этого. Она хотела отложить сегодняшнее событие в сторону и еще долго не вспоминать о нем. Все закончилось. Нервное напряжение, переполнявшее и поддерживавшее ее, постепенно схлынуло, и она чувствовала лишь ошеломительное облегчение и оглушительную усталость.