Ошибка Оноре де Бальзака

Рыбак Натан Самойлович

Он, правда, написал Эвелине и вложил в конверт вырезки из газет с похвальными рецензиями на пьесу, но все это сделал словно по обязанности, а не по доброй воле. Единственное, что еще могло бы поднять его и успокоить, — это женитьба на Эвелине.

Так думал Бальзак, так уговаривал он себя, бессонными ночами ища в этой мысли спасения.

Однажды, гуляя по городу, он незаметно для себя очутился на улице Сент-Антуан. Сколько раз ходил он по этой улице, направляясь к улице Ледигьер! Вскоре он вышел туда и, остановившись, поднял голову, разглядывая

сотни мансард, высившихся на крышах подобно голубятням.

«Представлял ли себе архитектор Франсуа Мансар, — подумал Бальзак, — когда рисовал высокие крыши и слуховые окна, что с этими чердаками, навеки окрещенными его именем, будет связано столько ужасов одиночества, нищеты и нужды, на которую обрекали и обрекают себя ученые и поэты, прозаики и драматурги?»

И Бальзаку захотелось — в честь или в поругание Франсуа Мансара, он в этот миг не знал — написать поэму.

«Да разве я не написал ее?» — безо всякой рисовки удивился он, блуждая взором по крышам улицы Ледигьер. Не в силах противостоять желанию, он шел все дальше. Так, полный сомнений, он подошел к старому дому, забытому, угрюмому, но все еще родному.

Вот он стоит, сутулый старикан, дом № 9, та же широкая дубовая дверь, только от времени она чуть почернела, а окна в первом этаже как будто покосились. Но сомнений нет. Это он, дом № 9 по улице Ледигьер, откуда началось наступление Бальзака па Париж.

Бальзак поднимается по старой скрипучей лестнице, минует площадки этажей и наконец останавливается перед знакомой дверью.

Сюда он впервые поднялся тридцать лет назад. Он стоит у двери робко, боязливо ожидая, пока утихнет волнение. А что, если, переступив порог, он увидит в четырех стенах мансарды юношу восемнадцати лет, пришедшего из далекой провинциальной Турени покорять Париж, увлеченного подвигами своего земляка Наполеона Бонапарта? Что он скажет юноше? Что посоветует?

Опираясь на палку, Бальзак уже ведет беседу с этим пылким юношей. Он жадно вдыхает затхлый воздух полутемной мансарды и наставительно твердит юноше:

«Молодой человек, если вы поселились здесь, чтобы победить Париж, то, пожалуй, возвращайтесь в Турень. Изберите себе лучшую участь. Вы можете быть клерком у нотариуса Лорена, жениться на богатой вдове либо избрать себе роль любовника благородных дам, вы можете стать владельцем бакалейной лавки. Вы обзаведетесь деньгами и станете заметны в обществе. Молодой человек, — учит Бальзак незримого юношу, — если вы думаете открыть золото или изобрести вечный двигатель, то это походит на писание романов. Оставьте эту пустую трату времени и сойдите с высот на землю. Дышите ароматным воздухом Парижа и любите девушек. Послушайте меня, молодой человек, я обладаю некоторым опытом в этом вопросе. Вас тогда будут уважать все обитатели этого дома и даже сам хозяин, мимо двери которого вы крадетесь каждую ночь, чтобы он не слышал, — вы ведь должны ему за восемь месяцев».

Наконец Бальзак прекратил эту немую беседу, которая, впрочем, несколько развлекла его. За дверью раздались голоса. Снизу послышались шаги.

Бальзак отважился и трижды постучал. Из-за двери не очень гостеприимный бас проговорил:

— Войдите.

Бальзак толкнул дверь и переступил порог. Он тотчас же узнал хозяина комнаты. Да, это был тот самый человек, с которым он бежал к Тюильрийскому дворцу. Тот тоже узнал Бальзака.

— Как вы нашли меня? — спросил он с удивлением, подставляя гостю стул.

— Случай, — признался Бальзак, садясь и снимая шляпу.

Он огляделся. Все было как прежде. Только детская кроватка и шкаф у стены — вот и вся новая мебель. А кровать та же самая, железная, на тонких ножках, и полосатый матрас, выглядывающий в ногах из-под одеяла. И подоконник выщерблен, и навес над окном все так же загораживает солнце. Все то же. Ничто не изменилось.

— Как вы меня нашли? — вторично спросил хозяин мансарды, не скрывая своего неудовольствия.

«Что нужно этому господину?» — думал стекольщик Канель. Он с тоской посмотрел на кроватку, где лежал в горячке маленький Эжен.

— Я не искал вас, — успокоил его Бальзак. — Когда-то давно, много лет назад, я жил в этой мансарде, и мне захотелось, понимаете, посмотреть…

Хозяин кивнул головой.

— Ну что ж, это хорошо, когда человек хочет заглянуть в свое прошлое, давайте познакомимся. Моя фамилия Канель. Стекольщик Канель с улицы Ледигьер. Может быть, слышали?

Бальзак протянул ему руку и назвал себя. Стекольщик тоже сел.

— Вы одинокий?

— Да, — подтвердил Канель, — но откуда вы знаете, черт возьми?

— Видно, что здесь нет женщины.

— О, у вас опытный глаз, — ответил Канель, — вы, случайно, не в полиции служите?

— Нет!

Канель недоверчиво покачал головой.

— А впрочем, мне все равно, — признался он. — Меня все равно обманули. Я снова голоден и бос, и сынишка умирает, а лечить не на что. Мне, выходит, все равно, что с королем, что без него.

Он говорил это как бы не для Бальзака, а так, для себя, спокойно, но с большим напряжением.

— Я здесь когда-то жил, — продолжал Бальзак, удивляясь своему эгоизму, не понимая, почему он не откликается на горе стекольщика Канеля. — Отсюда, я думал, можно будет осадить Париж и одолеть его.

«Что он плетет? — подумал Канель. — Уж не сошел ли он с ума?»

— И что же, одолели? — спросил Канель, только чтобы поддержать разговор.

— Нет!

Такое признание, короткое и откровенное, смутило Канеля.

— Послушайте, — спросил он сурово, — а вы не врете? Скажите лучше, что вам надо.

— Я не лгу, — скорбно и тихо сказал Бальзак, — я говорю чистую правду. Здесь я жил, здесь создал иллюзию, и я ошибся, Канель. Я пишу книги, Канель, я написал их уже немало, моя фамилия Бальзак. — И он повторил еще раз, как бы помогая Канелю вспомнить его: — Оноре Бальзак. — Он проглотил приставку «де» впервые в жизни, в первый и последний раз постыдился ее. — Может быть, вы слышали о таком писателе, Канель, а? — спрашивал он с надеждой.