Ошибка президента
Шрифт:
– Ладно, – буркнул в трубку Грязнов, – найдем твою Христофориди. У нас тут такое… да, ладно, скоро сам все узнаешь. Это не по телефону…
– Только про Татьяну – это надо срочно, – сказал Турецкий.
– Хорошо, я сейчас своим орлам позвоню, завтра утром найдут. Они ее из-под земли вытащат. Ты адрес-то знаешь?
– Квартира после взрыва опечатана, да и вообще – все разворочено…
– Тогда так, – предложил Грязнов, – завтра утром я за тобой приеду. Ну не поедешь же ты сейчас в метро с простреленной рукой. А к тому времени, может быть, что-то уже узнаем.
– Хорошо, –
После разговора с Грязновым ему стало немного легче.
Действительно, можно подождать до завтрашнего утра. Но ни минутой больше.
2
Капитан Сивыч забыл о просьбе Гали Крутиковой устроить ей встречу с Меркуловым. Эта идея с самого начала казалась ему какой-то странной – какое дело может быть у нее к такому занятому человеку? Хотя вместе с тем он понимал, что такие, как Крутикова, с ерундой не будут приставать, и все же тот разговор совершенно вылетел у него из головы – столько событий произошло за это время: поймали Саруханова, Шевченко внезапно умер в больнице при очень странных обстоятельствах, в общем, было над чем поломать голову.
Однако Галя напомнила о себе сама – в один прекрасный день она возникла на пороге его кабинета.
– А, гражданка Крутикова, – улыбнулся Сивыч. – Ну, что у вас? Неужели вы передумали и все же решили на нас поработать?
– Нет, – улыбнулась Галя. – Но я узнала, что Меркулов в Москве. Вернулся Витя Станиславский, он это услышал от кого-то.
– Станиславский к вам заходил? – переспросил Василий Васильевич.
– А куда ему деваться? – ответила Галя. – Дело закрыли, выпустили его, а идти-то ему некуда. Вот он и пришел по старому адресу.
– И что же, – удивился Сивыч, – вы его пустили?
– Обещал не пить, на работу устроиться. Комната его пока пустует, – пожала плечами Галя.
– Ну и?
– Вот уже несколько дней не пьет. Дворником вроде его берут – в нашем же ЖЭКе.
Подобного поступка со стороны жильцов девятнадцатой. квартиры капитан Сивыч никак не ожидал. «А кто знает, может, после такого потрясения исправится парень, – подумал он. – Редко, но все-таки бывает».
И если пять минут назад он еще сомневался, стоит ли беспокоить самого Меркулова по такому пустячному делу, то теперь решительно снял трубку и набрал номер справочной прокуратуры России.
– С вами говорят из МУРа. Капитан Сивыч. Телефон Меркулова Константина Дмитриевича, – он что-то записал на перекидном календаре. – Понятно, спасибо. – Он сделал еще несколько звонков, а затем обратился к Гале: – Ну что ж, гражданка Крутикова, вам, кажется, везет. Меркулов находится у нас в МУРе, он в кабинете Романовой. Как только освободится, зайдет сюда. Подождите в приемной.
Дверь распахнулась. Галя повернула голову и увидела пожилого седого мужчину, в котором в тот же миг узнала молодого и обаятельного следователя-практиканта Костю Меркулова.
– Константин Дмитриевич! – воскликнула она, удержавшись от того, чтобы добавить: «Как вы изменились!» – ведь и она сама уже далеко не та миловидная молодая женщина, какой была когда-то.
Меркулов внимательно вглядывался в ее лицо.
– Где-то
– А я вот вас сразу узнала, – улыбнулась Галя. – А вам откуда меня запомнить. Я ведь была свидетелем. Вспомните. В конце шестьдесят седьмого года вы вместе со следователем Моисеевым расследовали дело о подпольных абортах.
Меркулов, разумеется, прекрасно помнил это дело, ведь оно было у стажера Кости Меркулова первым. Собственно, дело-то было очень простым и ясным с самого начала, потому-то его и доверили неопытному стажеру. Некий московский врач-гинеколог, Федор Федорович Турин, между прочим с большим стажем, бывший на хорошем счету у себя в больнице, подрабатывал на дому абортами. Дело раскрылось, когда у одной из женщин началось маточное кровотечение и ее пришлось госпитализировать. Через нее и вышли на Турина, которого взяли с поличным, то есть непосредственно в момент проведения операции.
Меркулов прекрасно помнил невероятное смущение, даже стыд, когда ему пришлось допрашивать пациентку Турина. Это была молодая женщина, казавшаяся невероятно бледной, даже желтой, что и неудивительно. Он все пытался выяснить, что же привело ее сюда, когда она вполне могла бы воспользоваться услугами лечебного учреждения, ведь в СССР аборты разрешены с 1955 года. Меркулову было искренне жаль эту женщину, а вот к самому врачу он никакой симпатии не испытывал и позднее на суде был неприятно удивлен, узнав, что судья дал Турину самое мягкое из всех возможных наказаний – лишение свободы на один год. Впрочем, как он узнал впоследствии, Турин не отсидел и этого. Наказание было заменено на условное. Меркулов тогда впервые заподозрил возможность подкупа суда.
Он снова взглянул на Крутикову. Неужели это та самая невезучая пациентка Турина? Да, пожалуй что и она. Такая же худая, бледная, только тогда ее можно было даже назвать хорошенькой, а теперь от этого не осталось и следов.
– Вот видите, вы меня узнали, – улыбнулась Галя.
– Давно мы с вами не виделись, – покачал головой Меркулов. – Я помню, вы все время нервничали из-за того, что о вас узнают на работе.
– Ну, с работы меня сразу же уволили, – с улыбкой продолжала Галя, – А может быть, это и к лучшему. Но я ведь хотела вас увидеть вовсе не для того, чтобы в чем-то укорять. – Она повернулась и посмотрела на Сивыча. – Мне надо вам кое-что сообщить.
Сивыч понял ее молчаливый намек и поднялся. Ему было любопытно узнать, что могла сообщить Крутикова Меркулову, и почему именно ему, но ничего другого не оставалось, как только сказать:
– Пойду узнаю, что там нового у шефа. У Нелюбина.
Когда они остались в кабинете одни, Галя подошла к окну и, глядя на поток автомобилей, медленно движущихся по Петровке, сказала:
– Помните шестьдесят седьмой год? Как мало тогда было машин!
– Да, – согласился Меркулов, немного удивленный таким вступлением, – а теперь иногда пешком быстрее доберешься до места, чем на машине.