Ошибка просветления
Шрифт:
Видите ли, у меня все еще был билет на самолет в Индию, и я отправился в Париж, сдал билет и заработал на этом какието деньги, потому что его оплатили долларами. Вместе с этими тридцатью пятью долларами у меня было около ста пятидесяти фунтов. Три месяца я жил в какомто парижском отеле, блуждая по улицам, как и прежде. Разница была лишь в том, что теперь у меня были деньги. Но постепенно эти деньги исчезли. Три месяца спустя я решил, что пора ехать, но я противился возвращению в Индию. Почемуто я не хотел отправляться в Индию. Изза своей семьи, детей я боялся возвращаться в Индию – это бы еще усложнило положение – все они приехали бы ко мне. Я совсем не хотел ехать; я противился этому. В конце концов… У меня когдато был банковский счет в Швейцарии на протяжении многих лет – я думал, у меня все еще оставалось там сколькото денег. Последнее, что можно было сделать, это поехать в Швейцарию, взять деньги и посмотреть, что будет
Я оказался в Женеве со ста пятьюдесятью франками или около того. Я продолжал жить в отеле, хотя у меня не было денег, чтобы оплатить счет. Через две недели мне выставили счет: «Ну же, деньги! Как же счет?» У меня не было денег. Я опустил руки. Единственное, что мне оставалось делать, это пойти в индийское консульство и сказать: «Отправьте меня в Индию. Со мною все кончено, видите». Итак, мое сопротивление возвращению в Индию иссякло, и я отправился в консульство и вытащил этот альбом с газетными вырезками: «Один из самых великолепных ораторов, когдалибо рожденных Индией», с отзывами о моих талантах, от кузенов Норманов и Радхакришнана. Вицеконсул сказал: «Мы не можем отправить такого человека в Индию за счет правительства Индии. Этот номер не пройдет. Попытайся получить деньги из Индии, а пока оставайся здесь». И это все продолжалось и продолжалось. Там я познакомился с этой швейцарской леди (Валентина де Кервен). Она была переводчиком при индийском консульстве, но в тот день оказалась за стойкой администратора, потому что его не было на месте. Мы стали разговаривать, а позднее стали близкими друзьями. Она сказала: «Если хочешь остаться, я могу устроить, чтобы ты остался в Швейцарии. Если не хочешь уезжать в Индию, не уезжай». Через месяц консульство высылало меня, но у нас получилось – она устроила мне дом в Швейцарии. Она бросила свою работу. Она не богата; у нее есть немного денег, ее пенсия, но мы можем жить на эти деньги.
Итак, мы отправились в Саанен. Это место обладает какойто особой значимостью для меня. До этого я был там в 53м, проездом, и когда я увидел это место, Саанен, чтото во мне сказало: «Сойди с поезда и побудь здесь», и я прожил там неделю. Я сказал себе: «Вот место, где я должен прожить всю оставшуюся жизнь». Тогда у меня было много денег, но моя жена не захотела оставаться в Швейцарии изза климата и еще много всего произошло, и мы отправились в Америку. И вот эта несбывшаяся мечта материализовалась. Мы поехали в Саанен, потому что я всегда хотел жить там, и я до сих пор там живу. Потом Дж. Кришнамурти почемуто избрал Саанен для того, чтобы каждое лето проводить там свои встречи – и вот этот малый стал наезжать в Саанен. Я там жил – меня совсем не интересовал Кришнамурти. Меня ничто не интересовало. Например, Валентина жила со мной несколько лет до моего сорок девятого года. Она может подтвердить, что я вообще никогда не говорил с ней об этом – о моем интересе к истине, реальности – ничего такого. Я никогда не обсуждал эти темы ни с ней, ни с кемто другим. Во мне не было поиска, не было стремления к чемуто, но происходило нечто странное.
В этот период (я называю его «инкубацией») внутри меня происходили всевозможные вещи – головные боли, постоянные головные боли, ужасающие боли здесь, в мозгу. Я проглотил не знаю сколько десятков тысяч таблеток аспирина. Ничто не приносило мне облегчения. Это была не мигрень и не один из известных видов головной боли, но это были жуткие боли. Каждый день все эти таблетки аспирина и пятнадцатьдвадцать чашек кофе, чтобы освободиться! Однажды Валентина сказала: «Что это! Ты пьешь пятнадцать чашек кофе каждый день. Ты знаешь, сколько это в деньгах? Это триста или четыреста франков в месяц. Что же это?» В любом случае это было так ужасно.
Со мною случались всякие странные штуки. Я помню, когда я вот так тер свое тело, по нему шли искры, вроде фосфорического свечения. Она выбегала из своей спальни посмотреть – думала, что это машина едет к нам посреди ночи. Каждый раз как я переворачивался в своей кровати, шли вспышки света, (смеется) и мне это было так странно – «Что это?» Это было электричество – поэтому я говорю, что это электромагнитное поле. Сначала я думал, что это изза моей нейлоновой одежды и статического электричества; но потом я перестал использовать нейлон. Я был очень скептическим еретиком, до кончиков пальцев; я никогда ни во что не верил; даже если видел какоето чудо перед собой, я не принимал его – так был устроен этот человек. Мне никогда и в голову не приходило, что нечто такого рода готовится для меня.
Со мною происходили очень странные штуки, но я никогда не связывал их с освобождением, или свободой, или мокшей, потому что к тому времени все это полностью покинуло мою систему. Я давно пришел к тому, что сказал себе: «Будда вводил в заблуждение себя и других. Все эти учителя и спасители человечества были чертовы дураки – они дурачили себя – и меня эти вещи больше не интересуют» – так что все это полностью вышло из моей системы. Так все и продолжалось – необычные вещи, – но я никогда не говорил себе: «Ну вот, (смеется) я попаду туда, я приближаюсь к этому». Не существует ни близости к этому, ни отдаленности от этого. Никто не ближе к этому, потому что он типа особый, он подготовлен. Не существует готовности к этому; это просто прибивает тебя, как тонна кирпичей.
Потом (в апреле 1967 г.) я оказался в Париже, когда Дж. Кришнамурти тоже был там. Ктото из моих друзей предложил: «Почему бы тебе не пойти и не послушать своего старого друга? Он тут проводит беседу». «Ладно, я столько лет его не слышал – почти двадцать лет – пойдука послушаю его». Когда я туда пришел, с меня потребовали два франка. Я сказал: «Я не готов платить два франка за то, чтобы послушать Дж. Кришнамурти. Нет, пойдемте лучше в стриптиз, в „Фоли Бержере“ или „Казино де Пари“. Давайте пойдем туда за двадцать франков». И вот мы все в «Казино де Пари», смотрим шоу. В этот момент у меня было очень странное ощущение: я не знал, танцую ли это я на сцене, или это танцует ктото другой. Очень странный опыт: своеобразное движение здесь, внутри меня. (Сейчас это для меня совершенно естественно.) Не было разделения: не было никого, кто смотрит на танцующего. Вопрос, был ли я тем, кто танцует, или там на сцене есть танцующий, поставил меня в тупик. Меня озадачило это своеобразное переживание отсутствия различия между мной и танцующим и некоторое время продолжало беспокоить – а потом мы вышли.
Вопрос «Что это за состояние?» был очень интенсивным – это не была эмоциональная интенсивность – чем больше я пытался найти ответ, чем больше мне не удавалось найти ответ, тем большую интенсивность приобретал вопрос. Это как (я всегда привожу такое сравнение) рисовая шелуха. Если поджечь кипу рисовой шелухи, она продолжает гореть изнутри; снаружи огня не видно, но если ты прикоснешься к ней, то обязательно обожжешься. Точно так же меня не оставлял вопрос: «Что это за состояние? Я хочу этого. Хватит. Кришнамурти сказал: „У тебя нет никакого способа“, но я все равно хочу знать, что это за состояние, в котором были Будда, Шанкара и все эти учителя».
Потом (в июле 1967 г.) наступила другая фаза. Кришнамурти снова был с беседами в Саанене. Мои друзья потащили меня туда и сказали: теперь наконец это бесплатно. Почему бы тебе не пойти и не послушать? Я сказал: «Ладно, пойду послушаю». Когда я его слушал, со мной произошло чтото странное – необычное ощущение, что он описывал мое, а не его состояние. Зачем мне было знать его состояние? Он описывал чтото, какието движения, какуюто осознанность, какуюто тишину – «В этой тишине нет ума; есть действие» – и все такое. Так вот: «Я в этом состоянии. Какого черта я делал эти тридцать или сорок лет, слушая всех этих людей и борясь, пытаясь понять состояние его или когото еще, Будды или Иисуса? Я в этом состоянии. Сейчас я в этом состоянии». Затем я вышел изпод навеса, чтобы больше не возвращаться.
Потом – очень странно – этот вопрос «Что это за состояние?» преобразовался в другой: «Откуда я знаю, что я в этом состоянии, состоянии Будды, состоянии, которого я так хотел и требовал у каждого? Я в этом состоянии, но как я могу знать это?»
На следующий день (сорок девятый день рождения У. Г.) я сидел на скамейке под деревом, с видом на одно из самых прекрасных мест, семь холмов и семь долин (в Сааненланде). Я сидел там. Нельзя сказать, что там был вопрос; все мое существо было этим вопросом: «Каким образом я знаю, что я в этом состоянии? Во мне есть какоето особое разделение: есть ктото, кто знает, что он находится в этом состоянии – то, о чем я читал, что испытал, о чем они говорили – именно это знание смотрит на это состояние, так что только это знание спроецировало это состояние». Я сказал себе: «Послушай, старина, за сорок лет ты не сдвинулся ни на шаг; ты там же, в клеточке номер один. Это то же самое знание, что спроецировало твой ум туда, когда ты задал этот вопрос. Ты в той же самой ситуации и задаешь тот же самый вопрос: „Откуда я знаю?“, потому что это знание, описание этого состояния другими людьми создало для тебя это состояние. Ты дурачишь себя. Ты чертов дурак». Итак, ничего. Но все же было некое особое чувство, что это и есть то самое состояние.