Ошибка сыщика Дюпена. Том 1

Белоусов Роман Сергеевич

Возможно, он и победил бы в себе дьявола, если бы не слабость к прекрасному полу. Не умея лицемерить, не научившись одновременно служить Богу и девицам, как верно заметил о нем Анатоль Франс, Прево перелезал через монастырскую стену и отправлялся радоваться жизни со всеми встречными «манонами». Тем более что и он нравился им не менее, чем они ему, ибо у него были большие голубые глаза, несколько полное розовощекое лицо в обрамлении белокурых волос. К тому же он обладал общительным нравом, был изыскан в обращении и умел со вкусом одеться.

Между Богом и дьяволом — такова, пожалуй, формула жизненного пути Прево. Проще говоря, его жизнь проходила в постоянных колебаниях между добродетелью и грехом, благочестием и соблазнами, смирением и искушением. Таков был век, а Прево был сыном

своего времени.

После ханжеского века Людовика XIV, при сыне брата покойного короля регенте герцоге Орлеанском, внезапно, словно пробудившийся вулкан, наступил взрыв веселья, прилив распущенности и легкомыслия. Страна, с таким трудом выбравшаяся из долгой войны, как бы одержимая желанием наверстать упущенное, бросилась в объятия греха. «Абсолютная власть, —как скажут потом, — уступила место абсолютному удовольствию». Наступило время фривольных эстампов, подозрительных «туалетов Венеры» и откровенно эротических «живых картин». Любовные авантюры почитались вроде доблести, и часто даже дамы оружием решали между собой спор о любовнике.

Распущенные нравы, бесчестие и коррупция, подобно зловредной болезни, поразили столицу и провинцию. Это было время невиданных взлетов и столь же головокружительных падений. Простой подмастерье мог стать министром, хитрый аббат быстро достигал сана кардинала, ловкач торговец становился обладате-лем сокровищ, скряга меняла превращался в золотой мешок, а лакей — в миллионера и мог разъезжать в карете своих бывших хозяев, как злословили современники, частенько все еще на запятках, а не внутри, как подобает вельможе. Повсюду процветали игроки и шулера, сводни и откровенные воры.

Неудивительно, что в этой атмосфере всеобщей погони за золотом и наслаждениями возник Джон Лоу со своим изобретением — бумажными деньгами, банкнотами. Но вместо упорядочения расстроенных финансов сын ювелира из Лористона внес лишь еще больший хаос, проповедуя свою «систему»: могущество кредита и достоинства новых денег.

Его банк вмиг сделал темную и узкую улочку Кэнканпуа самой популярной и многолюдной. Это случилось на другой же день после открытия банка в 1716 году. А через четыре года Лоу уже занимал место генерального контролера финансов.

Однако летом того же года афера с бумажными деньгами лопнула как мыльный пузырь, и ее творец поспешил укрыться в Голландии — «исконной земле изгнанников».

Приблизительно в те же годы в этой столь благосклонной к гонимым стране оказался и аббат Прево. Что заставило его пересечь границу? Какое событие вынудило похоронить в глубочайшей безвестности свои поступки, даже имя свое? Да все то же проклятое непостоянство: монастырь становится для него невыносим, он просит перевести его в обитель с менее суровым режимом. Ему отказывают: скорый на решения и легкий на подъем, он избирает бегство. Вслед монаху-расстриге рассылают предписание об аресте. Дело приняло нешуточный оборот. Тогда-то, подумав, Прево и устремился по уже знакомому ранее пути и скрылся в Голландии. К этому времени, надо заметить, он уже был автором первых томов нашумевших «Записок знатного человека».

Кое-как перебиваясь, он живет в Гааге тем, что служит в кофейне, выступает с бродячей труппой актеров, временами подрабатывает у книготорговца. Несмотря на лишения, он, однако, совсем не жалеет о содеянном. Напротив, утверждается в мысли, что «совсем не создан для монашеской жизни». Все отчетливее Прево осознает свое истинное призвание — быть писателем.

К его досаде, все эти годы, годы изгнания, ему приходится писать ради хлеба насущного. В погоне за заработком он с избытком начиняет страницы своих писаний разного рода приключениями. Похищения и убийства, тайные гроты, переодевания и дуэли, страстные вздохи, погони, невероятные совпадения— все идет в дело, лишь бы понравиться публике. И он преуспел в этом. Все хотели читать продолжение похождений его знатного человека, а также цикл романов о вымышленных приключениях Кливленда— придуманного им внебрачного сына Кромвеля. Однако, поставляя, казалось бы, занимательное чтиво, Прево с мастерством подлинного психолога описывал чувства и поступки людей, особенно у него получалось описание несокрушимой власти любви,

подчас несправедливой и жестокой, когда женщина одновременно и любит, и изменяет. Это умение правдиво изобразить подобные крайности дало повод Г. Гейне воскликнуть, что «после Шекспира в настоящей трагедии никому не удавалось так изобразить этот феномен, как нашему старому аббату Прево».

Но настанет день, когда главной его заботой на несколько недель станет новая рукопись. Она лежит на столе в каморке, где он ютится. Здесь он пишет продолжение «Записок знатного человека».

Впрочем, нет, он создает совершенно самостоятельную вещь и только приложит ее к очередному тому «Записок», преследуя лишь коммерческие цели. Это будет история любви двух молодых людей, любви страстной, безумной, от которой они теряют рассудок и попадают в сети порока.

Трудясь над рукописью, он всячески избегает напыщенности и грубости, не гонится за дешевым остроумием, стремится к правдивости и выразительности, создавая с исключительной точностью многие черты времени — легкомысленной эпохи правления регента герцога Орлеанского. Словом, его пером водит сама Естественность, и, как заметит тот же Г. Гейне, «интуиция величайшего поэта здесь целиком совпадает с трезвым наблюдением самого холодного прозаика».

Присутствует ли вымысел в его повествовании? В известной мере. Ему не составило бы особого труда указать на извилистую и тайную линию, которая соединяет вымысел с воспоминаниями, с тем, что пережил лично. В этом случае он рассказал бы о том, что пользовался воспоминаниями о собственных увлечениях. Во время работы над романом перед его глазами стоял образ его возлюбленной, и он снова негодовал по поводу ее измен, тащился за повозками ссыльных, среди которых находилась она, неверная, но обожаемая, ради которой готов был разделить ее ужасную участь. Он слышал звон цепей во дворе гостиницы в Пасси, видел девушку, так похожую на его возлюбленную, и воображение рисовало ее печальную историю.

Наверняка он вспомнил в те дни еще одну свою любовь. Он не мог ее не вспомнить! Они встретились в октябре 1728 года. Ее звали Манон, хотя настоящее имя у нее было иным. В первый раз он увидел ее у старого колодца во дворе приюта Сальпетриер. Как оказалось здесь, в этом вертепе, столь прелестное создание? Узнать это не составляло труда, ибо Прево прибыл в приют, чтобы исповедовать узниц. Юная Манон с готовностью поведала молодому обходительному аббату свою историю. Исповедь растрогала участливого святого отца, а красота девушки покорила его сердце. Должно быть, и она не осталась равнодушной. Во всяком случае они встречаются снова и снова. Что им сказать друг другу, кроме слов любви? Но за Манон ревностно следит настоятельница мадемуазель Байм и как-то раз застает врасплох нежно обнявшуюся парочку в приемной тюрьмы. После этого влюбленному аббату ничего не остается, как вернуться в свой монастырь. Здесь под тяжестью разлуки с любимой Прево делает первые наброски будущего романа. Затем через влиятельного придворного устраивает освобождение Манон. К несчастью, она была уже смертельно больна и умерла на его руках, едва выйдя из тюрьмы.

Что это, однако, — подлинный случай или красивая легенда, восходящая ко времени появления романа? Некоторые ученые склонны считать этот эпизод действительным событием, хотя оно и отдает излишней «беллетристикой». Неслучайно и поныне в приюте Сальпетриер живет память о Манон. Сохранился превращенный в фонтан старый колодец, у которого впервые Прево увидел несравненную Манон, один из дворов носит ее имя.

Однако те, кто сомневается в правдивости этой истории, заявляют, что Прево не мог исповедовать женщин в приюте по той, мол, простои причине, что этим занимались священники, находившиеся там по долгу службы. «А если допустить, что из этого правила по какой-либо причине могли быть исключения? — спрашивают их оппоненты. — Ведь нравы того времени были весьма вольными. Молодому бенедиктинцу Прево удавались многие подвиги. Почему бы не предположить, что он пережил и авантюру с очаровательной узницей Сальпетриер?» Во всяком случае, если для подтверждения версии о любви Манон и Прево не хватает формальных доказательств, то и возражений, чтобы отклонить ее, тоже недостаточно.