Ошибка сыщика Дюпена. Том 1
Шрифт:
И первое, что предприняли неутомимые разыскате-ли, — ринулись на поиски прототипов. Итак, был ли у Манон Леско реальный прообраз?
Деревня Пасси-сюр-Эр расположена на тракте, по которому гоняли партии арестантов. Обычно их вели из Парижа через Руан, на Гавр, где сажали на корабли, отплывавшие в заморские колонии, главным образом в Луизиану — территорию его величества короля Франции в Новом Свете. Именно сюда начиная с 1699 года ссылали преступников с целью скорее заселить эту колонию на берегу Мексиканского залива.
Аббат Прево часто проезжал мимо этой нормандской деревушки, когда совершал поездки в окрестностях Эврё, куда его недавно назначили проповедником.
Вот и теперь он оказался в Пасси, где намеревался
Молодой аббат — ему лишь недавно исполнилось двадцать четыре года — с нескрываемым участием смотрел на несчастных. Нельзя сказать, что раньше ему не приходилось встречать девиц, отправляемых в ссылку. Напротив, он не раз видел подобные партии, но чаще издали, где-нибудь на дороге, проезжая второпях мимо. Причем обычно ему попадались большие партии, состоявшие из мужчин и женщин, скованных вокруг пояса попарно. Это означало, что перед отправкой за океан их, до этого даже незнакомых, насильно обвенчали друг с другом. А тут представилась возможность рассмотреть ссыльных поближе.
— Когда их доставят на место назначения, за океан, что там с ними будет? — не удержался Прево и задал вопрос одному из конвоиров.
— Как что? — усмехнулся тот. — О них позаботится губернатор короля. Их выдадут замуж. Для них это лучше, чем чахнуть в камерах Бисетр или Сальпетриер, — продолжал стражник. И с важным видом изрек — Надо думать о том, чтобы заселять колонии, мосье.
Разглядывая женщин, Прево заметил одну, чей облик отличался от остальных. Она выделялась не только красотой лица, но и во всем остальном мало походила на своих товарок — веселых девиц, богохульниц и служанок дьявола. Склонный выдумывать необыкновенные приключения — черта, которую отмечают в нем все знавшие его и которая позже с таким блеском проявится в его книгах, — он вообразил ее историю…
Скорее всего обманутая и покинутая своим возлюбленным, многое пережив, девушка вынуждена была промышлять на улицах, переодетая в мужское платье, пока не оказалась в приюте, то есть в Сальпетриер — не то госпитале, не то тюрьме, где, помимо нищих и умалишенных, содержали в заключении публичных женщин. А может быть, все было как раз наоборот. Девушка, самая прекрасная на свете, но, к несчастью, порочная, изменила юноше: встав однажды на путь греха, опускалась все ниже — и вот она в числе ссыльных… Господи, да ведь и сам он пережил однажды нечто подобное. Страстно влюбившись, не мыслил тогда жизни без своей избранницы. К несчастью, его возлюбленная, натура слабая, искавшая в жизни лишь удовольствий, бросила его ради более состоятельного кавалера. Отчаянию Прево не было границ, он считал себя самым несчастным человеком в мире. Случайно узнал, что его пассия попала в какую-то историю — девушку судили и должны были выслать. В ее беде он увидел для себя возможность быть подле нее и доказать свою преданность. Прево решил сопровождать ее в пути и последовать за ссыльной, дабы разделить ее участь. Однако до конца осуществить свое намерение ему не удалось. В дороге он заболел, провалялся несколько дней в бреду и отстал от партии арестантов.
Потеряв навсегда свое сокровище, Прево с отчаяния принимает решение погрузиться
С юных лет Прево лелеял мечту о ратных подвигах. Ему виделись лихие атаки, знамена и стяги, крепости и пушки. Его кровь закипала при одной мысли о бешеном галопе, призывных звуках труб и кострах на ночных бивуаках. Он представлял, как во главе кавалеристов с саблей наголо врезается в ряды противника, сметая все на своем пути. Однако судьба распорядилась иначе, и вместо боевых рядов он оказался среди молчаливых послушников иезуитского коллежа.
Здесь он познал бесконечные посты, отвратительное лицемерие, жалкое умерщвление плоти, ненавистные молитвы и омерзительное притворство. Не приходится удивляться, что разлад между мечтой и реальностью толкнул его на смелый шаг. И однажды утром господин Льевен Прево, вдовец, уважаемый человек и королевский прокурор, получил известие, которое привело его в неописуемый гнев: настоятель иезуитского коллежа, где учился его сын, сообщал, что этот негодник сбежал. Известие так подействовало на королевского прокурора, что он слег в постель. И ему ничего не оставалось, как утешаться тем, что он имел еще четырех сыновей, более заслуживающих его благосклонности и милости.
Побег юного послушника, оказавшегося столь непослушным, наделал немало шуму. Товарищи беглеца утверждали, что молодой Прево завербовался в армию. Настоятель призывал не верить этому и надеялся, что заблудший отрок одумается и возвратится в лоно церкви.
Между тем заблудший отрок действительно с упоением вкушал веселую жизнь солдата, надеясь, как писал он сам, «выдвинуться при первом удобном случае». Весьма вероятно, что он завербовался под вымышленной фамилией — так было безопаснее для него и избавляло родителя от неприятностей.
Скоро, однако, наступили солдатские будни, война, а с ней и беспечная жизнь кончилась. Вместо подвигов ему достались изнурительная муштра и скука, вместо веселой славы — сожаление и разочарование. Не долго думая, он дезертирует, хотя, видимо, и знал, что его ждет, если поймают.
Ему было восемнадцать, когда однажды, в сентябре, главный камергер короля герцог де Буйон появился на балконе, выходившем на мраморный двор Версальского замка, и собравшиеся внизу заметили на его шляпе черное перо. И в тот же миг герцог возгласил: «Король Людовик XIV почил!» Затем ненадолго удалившись, он вскоре вновь появился на балконе. Траурное перо исчезло, сменилось белым, и герцог воскликнул: «Да здравствует король Людовик XV!»
Прево хорошо запомнил этот день, так как смерть короля избавила его от угрозы тюрьмы за дезертирство. Он был прощен и поспешил объявиться в Париже. Раскаяние терзало его.
Чтобы замолить грехи, недавний отступник возвращается под сень монастырской кровли.
И так случалось не раз в его жизни: не однажды он обрекал себя на заточение в келье. И тогда молитвами, постом и бичеванием терзал свою душу и тело, смирял плоть. Читал курс теологии, преподавал словесность, разглагольствовал с кафедры собора о борьбе с искушениями и соблазнами мира сего. Однако, не в силах перенести потерю свободы, самовольно возвращался к мирской жизни, предавался любви и кутежам, залезал в долги, спасался бегством от кредиторов и еще более опасных врагов — своих бывших церковных хозяев, требовавших ареста отступника. Заметая следы, надолго исчезал из поля зрения, и даже «родные и друзья не подозревали, что со мною произошло», сознавался он сам.