Ошибка творца
Шрифт:
– Ты не можешь, – сказал ей Петя, заявившийся пару недель назад к ним с матерью на чай, – просто не имеешь права теперь всю жизнь чувствовать себя в долгу.
– Нет? – грустно улыбнулась Маша. – А что бы ты чувствовал на моем месте?
Петя расстегнул – то была уже третья чашка чаю – свой скучнейший адвокатский пиджак, и Маша ахнула – под ним обнаружился разноцветный жилет в оранжевых и фиолетовых райских птицах. Высший шик, тайная британская эксцентричность настоящего денди.
– Не знаю, – честно сознался Петя. – Но ведь это же ловушка. Прямо как в классической английской литературе: между долгом и чувством.
– Нет, – покачала головой Маша. –
– Не знаю, – повторил Петя, упрямо тряхнув головой в темно-рыжем ежике. – Все равно выбор необходим любому человеку…
Выбор… Маша вздохнула. Петя уехал обратно в Вестминстер, так и не дав Маше ответа. По той простой причине, что ответ она должна была дать себе сама.
Маша досадливо положила трубку на место: она выбрала не лучший момент, чтобы предаваться раздумьям.
Вот, например, только что она дозвонилась в благотворительный фонд и выяснила, что покойная Алиса Канунникова почти не появлялась ни в фонде, ни в больнице. Впрочем, Антонина Викторовна, глава фонда, на «Алисочку» все равно молилась. Зачем молоденькой девочке, спрашивала она Машу, смотреть на «такое»? Зато Алисочка рассказывала о фонде во всех своих интервью и даже организовала на прошлогоднем «Кинотавре» гала-ужин, куда пригласила кучу знаменитостей, собрав много, очень много денег… Что ж, вопрос с благотворительностью, похоже, прояснился.
Но ведь где-то Алиса все-таки проводила время, официально отданное умирающим детям в хосписе?
Маша, хмыкнув, взялась за распечатку звонков с телефона Канунниковой. Алиса регулярно звонила мужу, маникюрше, косметичке и парикмахеру. Пару раз – отцу с матерью. Разговоры были короткие. У нее, как признался Маше Рудовский, было немного подруг – все они остались в районе на окраине, где Алиса окончила восьмилетку. В институте девушка тоже мало с кем близко сошлась: во-первых, месяцами пропадала на съемках. Во-вторых, рано начав делать блестящую карьеру, не пользовалась расположением однокурсников. Маша задумалась: мало кто тянется к откровенно некрасивым людям, если только эта некрасота не оживлена игрой ума, чувством юмора или обаянием. Но, получается, можно стать парией, даже если ты красива? Маша пометила себе побеседовать с маникюршей и парикмахершей – одинокие девушки часто делятся с ними своими секретами.
И открыла распечатку СМС. Там тоже была своя закономерность, но на месте частого номера телефона Рудовского появился совсем другой набор цифр. Она повертела мобильный актрисы в руках: на экране зажглась фотография – Алиса в обнимку с мужем. Телефон был защищен паролем, но Маша, взглянув в свои записи, нашла дату рождения Канунниковой и забила день и номер месяца в открывшееся окошко для пароля – вариант почти беспроигрышный. «Пароль введен успешно». На экране сменилась фотография – теперь это была Алиса крупным планом. Маша нашла иконку СМС и открыла, сверяя каждое из сообщений со своим списком. СМС от маникюрши и парикмахерши остались на месте, но сообщения от того, с кем она переписывалась всего чаще, исчезли, будто их и не было. Алексей Валерьевич Саркелов, 82-го года рождения, прочла она строчку в своих бумагах. Режиссер театра. Маша не знала, насколько принято в театральных кругах переписываться с режиссером, у которого ты занята в основных спектаклях, но факт того, что Алиса стирала сообщения, мог свидетельствовать только об одном.
– Андрей, – сказала она в трубку, продолжая перебирать СМС, – боюсь, тебе придется вновь побеседовать с режиссером. Ты далеко уехал?
– Да нет, – голос Андрея звучал глухо, – только что вышел из гостей. Был, между прочим, у ведущей актрисы. Видел ее, кхм, неглиже.
– Что? – нахмурилась Маша, оторвавшись от Алисиного мобильника.
– Как ты и предполагала. К сожалению, неглиже отдельно, актриса – отдельно. А знаешь, кто любовница у нашего режиссера-кузнечика? Сама министр культуры! Ничего себе, да?
– Кстати, – медленно сказала Маша, – не только она. Похоже, еще и Алиса Канунникова.
– Да ладно! – На другом конце трубки хлопнула дверь парадной. – И как ты это поняла?
– Потом расскажу, – сказала Маша, ей жаль было тратить время на объяснения. – Просто побеседуй с ним с глазу на глаз. Так сказать, прицельно, хорошо?
И, получив заверение Андрея, что прямо сейчас, куда деваться, он отправится обратно к пыльной Мельпомене, она повесила трубку и продолжала читать одно за другим СМС.
«Жанночка, запиши меня на педи в восемь в четверг».
«Алиса, получили пилинги французские, если интересует, звони».
«Как Вы просили, перенесла укладку на шесть, Марина».
«Забрал твои вещи из химчистки. Люблю».
И вдруг:
«Алиса, я знаю, что это сделала ты. Бездушная дрянь, будь ты проклята!»
Андрей
«Кузнечик – очень правильное прозвище», – подумал Андрей, глядя на сутулую фигуру на подоконнике. Только что он задал ему основной на сегодня вопрос, и капитану даже не потребовался ответ – настолько красноречива была поза режиссера, мгновенно сгорбившегося и по-детски прячущего лицо, делая вид, что его очень интересует двор за окном кабинета. Андрей вздохнул: вот и приехали. Банальная драма. Он был старше ее, она была хороша и нашла себе кого-то помоложе… Но тут Саркелов повернулся к Андрею, и тому стало не по себе – такое откровенное страдание читалось в невыразительных серых глазах молодого дарования.
– Будет лучше, если вы мне сразу все расскажете, Алексей, – мягко сказал Андрей, поскольку Саркелов, так и не произнеся ни слова, вновь отвернулся к окну.
– Вы ничего не поймете, – ответил тот, продолжая смотреть на пейзаж за окном.
– А вы попробуйте, – вздохнул Андрей. – Я, конечно, особа не больно тонко чувствующая, но…
Саркелов вяло слез с подоконника и сел в свое кресло за столом.
– Что вас интересует? Когда это началось?
Андрей кивнул.
– Почти сразу, как только мы начали репетировать. Это было родство душ, если хотите. – Саркелов сделал паузу, взглянул на него вызывающе. Андрею было нечем крыть. Родство душ – понятие эфемерное. – Мы пытались провести вместе каждую свободную минуту…
– Любовь? – спросил Андрей почти без выражения. Он хотя бы понимает, этот режиссер-авангардист с оригинальным подходом, какую пошлость несет?
– Любовь. – Саркелов кивнул, вновь подняв на него взгляд, и Андрею стало неловко от неприкрытого страдания, исказившего лицо режиссера.
– Ясно, – только и мог сказать он. – Так почему же Алиса не бросила своего мужа и не воссоединилась, так сказать, с вами? Детей у нее не было, и…
– Дело не в детях. Рудовский ей был как отец, она чувствовала себя ему обязанной за все, что тот для нее сделал. Кроме того, он был нездоров, и бросать его в такой ситуации было бы просто жестоко. А Алиса… Была какой угодно, но не жестокой.