Ошибка Улья
Шрифт:
Язык дернулся, вытянулся и раскрылся на две горизонтальные половинки, каждая из которых была усеяны тысячами треугольных зубов. Верхнюю часть половинки «языка» венчала огромная, с тыкву размером чесночина, увидев которую, сержант оскалился.
— Мама разве не говорила, что шапку надевать надо?
Язык метнулся к лежащему человеку, да только тот оказался слишком прыток для умирающего. Огромные ручищи схватили ложноножки за глаза. Сержант, напрягая последние силы, дернул на себя отвратительно склизкие трубки, защищаясь ими от зубастой пасти. Пасть щелкнула, схватив себя за глаза, и взвыла. Кнехт нанес сильный удар кулаком снизу вверх, чувствуя, как в глазах темнеет от боли. Кровавая каша хлынула из пасти, краб загудел еще сильнее. Сержант размахнулся, вынув
— Давааааааай, — прорычал сержант, из последних сил упираясь в скользящую под ногами траву.
Тихое «вжжжжжжж» донеслось откуда–то из леса и с противным «дззз, бум, чавк» ворвалось оглушительной болью в голове великана. Второе «вжжжж, дз, бм, чвк» он уже не услышал, потеряв сознание от боли.
Леший смотрел в прицел и не мог поверить собственным глазам. Огромная машина смерти, закованная в броню, была повержена. Два точных выстрела бронебойно–зажигательными патронами напрочь расколотили споровый мешок твари, и та, наконец–то, рухнула, так больше и не поднявшись. Невероятная радость, вперемешку с волнением затопила снайпера. Две пули — и обе в цель размером с тыкву, почти с 2 километров, из далеко не самой высокоточной винтовки… Вот это он выдал–то!..
Снайпер вытер пот, катящийся градом со лба, вынул опустевший магазин, бросил его к остальным. За несколько минут он отстрелял почти полторы сотни дорогущих, мощных патронов. Каждый из них попадал в цель. Сперва он разворотил этой твари клешню, которой краб защищался от смертоносных ос горожан, затем меткими выстрелами перебил все «колени». Последние патроны он приберег, видя, что с тварью что–то происходит. Когда она высунула из своей щели в панцире огромный язык, наверху которого виднелся тот самый споровый мешок, Леший понял, что не должен промахнуться. Проблема была в том, что цель на такой дистанции слишком мала для такой винтовки, рассчитанной на стрельбу до километра, да к тому же постоянно двигалась, но он знал, что если тварь замрет хотя бы на секундочку, а лучше на три, пока летит пуля, то он сможет попасть. Именно он и никто другой сможет поразить эту ахиллесову пяту огромной машины для убийства. Леший смог поразить цель, но смог ли спасти напарника? Сержант не отзывался на радиовызов, не было видно движения и в прицеле. Он не на шутку разволновался за этого безумного и отважного мужика, без доли сомнения кинувшегося в бой с такой громадиной. Сейчас Леший даже как–то уважительно подумал о добродушном великане, с которым постоянно припирался и ругался. Даже чуточку жалко стало этого весельчака, который по какой–то иронии судьбы оказался в этом мире со смертельно необходимым для него лекарством всего на четыре дня.
Леший направился к месту боя, гоня прочь от себя плохие мысли. Этот мужик не так прост, чтобы помереть вот так быстро. Снайпер верил, что этот чертов безумец, наркоман и сектант обязательно выжил, и потому нужно было бы поспешить…
Приходил в себя Ландскнехт мучительно тяжело. Первое, что он почувствовал, была жуткая боль, ворвавшаяся в сознание яростной волной. Он поморщился, инстинктивно схватился за больное место. Еле слышимый стон вырвался из его груди.
— Тихо, тихо, — донесся откуда–то из мрака мужской голос. — Успокойся, здоровяк…
Кнехт разлепил глаза. Тусклый свет, окутывавший комнату легким полумраком, ударил по чувствительным глазам словно кувалдой. Закрывшись левой рукой от палящего света, сержант попытался приподнять правую руку. С трудом, но это ему удалось. Чьи–то руки подхватили его под локоть, мягко, но настойчиво уложили обратно на кровать. Зрение стало приходить в норму, и великан смог рассмотреть сидевшего рядом рыжеволосого паренька в белом халате, сильно смахивающем на медицинский. Пареньку не хватало сложенного на шее фонендоскопа для большей схожести с врачом.
— Я сейчас позову твоего друга, — улыбнувшись, проговорил рыжий и быстро встав, вышел из комнаты.
Дверь, скрытая мятой ширмой, скрипнула, выпуская паренька, и вновь скрипнула через пару секунд. В комнате послышались мужские торопливые шаги. Огромная лохматая тень закрыла собой источник желтоватого дрожащего огня, стоявшего где–то у кровати.
— Очнулся, прид–дурок?! — донесся грубый голос Лешего.
— И я рад видеть тебя, кочка, — пересохшими губами прошептал великан. — Где я, что произошло, мы победили?
Леший набрал в грудь воздуха и медленно выпустил его через нос.
— Победили, — устало проговорил наконец–то он, присаживаясь на стул рядом. — Ты мне скажи, сержант… Ты правда такой дурной или прикидываешься? Ну, куда ты попер на этого краба?
— Не гуди, — поморщился великан, потирая лоб. — Победили же…
— Победили, — передразнил снайпер, наливая стакан воды, протягивая его великану. — На, пей давай…
Ослабевшей лапищей Кнехт поднес стакан с водой к губами и влил его залпом себе в рот. Пустыня, оказавшаяся на месте рта, радостно зашипела, и живительная влага покатилась по пищеводу, однако по пути, казалось было, впиталась в язык, так и не достигнув желудка.
— У меня несколько вестей, — дождался Леший, когда великан снова начнет его слушать, — но они как в старом анекдоте: есть плохая, очень плохая и писец какая плохая, с какой начать?
— Давай по порядку, как сам считаешь, — Кнехт аккуратно приподнял голову, осматриваясь. — Как я тут вообще очутился?
Лежал сержант на приземистой кровати, свесив правую ногу на земляной пол. Стены были сделаны из оцилиндрованного кругляка, приятно пахнущего свежим деревом. Справа висела распорка с закрепленной на ней ширмой, за которой прямо на полу горел костер, обложенный камнями. Дым от него поднимался под потолок, выходя через отверстие, в котором виднелось тусклое небо. Повсюду, докуда мог дотянуться взгляд, стояли различные баночки, скляночки, висели пучки каких–то трав, на полках и столе были разложены старые потрепанные книги. Ламп не было, вместо них в четырех углах избы стояли керосиновые лампы. Все внутреннее убранство дома было схоже одновременно с древнерусским стилем и с домами жителей джунглей. Приятный аромат разносился по комнате, который странным образом успокаивал и убаюкивал.
— Мы в хижине знахаря туташнего, — продолжил Леший. При этих словах рыжий слегка поклонился.
— Меня зовут Кабан, — улыбнулся парень.
— Чет не похож, — буркнул со своего места великан.
— У крестного было своеобразное чувство юмора, — слегка смутившись, пожав плечами, ответил парнишка и тоже присел.
Из темного угла раздался старческий кашель и в черноте тени прорисовались освещенные костром детали человека. Сухощавый старичок в широких черных брюках, с накинутой на плечи курткой неспешно набивал свою трубку. Несколько раз примяв табак большим пальцем, он сунул в огонь веточку и раскурил свой прибор, пуская в потолок сизые облака дыма. Откинулся в кресле и снова скрылся в темноте.
— Поднять тебя не смогли, — начал Леший, — потому пришлось бежать за тягачом. Кое–как дотащили тебя, окровавленного, до сюда, сгрузили. Кабан как увидал нас с тобой, так чуть в обморок не упал, но об этом он сам расскажет попозже. То, что с тебя, друг, натекло там, пришлось выжечь огнеметом, потому что твари со всей округи словно с цепи сорвались. Когда элита пришла, она распугала всех, кто выжил, а вот когда мы завалили эту тварь, то молодняк сразу осмелел и поперли они, как пчелы на варенье, — Леший задумался на мгновение и поправился, — хотя скорее, как мухи на это самое… Так вот, начнем с новостей. Элиту мы завалили, но все, что с нее упало, город забрал себе, за твое, скажем так, лечение и за молчание. Ментат тот и Лысый обещали молчать о нашей тайне. Дальше идем. Выжившие твари никуда не ушли, а взяли город в кольцо. Они просто стоят в лесу и лупятся в сторону города, словно чего–то ждут. Лысый сказал, это все из–за нас и потому, как только ты придешь в себя, мы должны свалить из города.