Осиная фабрика

Бэнкс Иэн М.

Я даже отчасти жалел, что Эрик возвращается. У меня были планы устроить в ближайшее время Войну, может даже на следующей неделе; но раз уж Эрик возвращается, то я решил повременить. Давненько у нас не было хорошей Войны; последнюю я устраивал между Обыкновенными Солдатиками и Аэрозолями. По тому сценарию все армии солдатиков масштаба 1/72, укомплектованные танками, пушками, тягачами, вертолетами и кораблями, должны были объединиться, чтобы отразить Вторжение Аэрозолей. Аэрозоли наступали широким фронтом, оставляя за собой выжженную землю, направо и налево плавя солдатиков со всей их техникой, но потом один храбрый солдатик прицепился к Аэрозолю, летевшему на базу, и (после множества приключений) вернулся

с донесением, что база Аэрозолей – это кухонная доска, расположенная у берега бухты под каменным выступом. В итоге сводный отряд командос разнес базу вдребезги и пополам, а напоследок взорвал каменный выступ и обрушил его на дымящиеся обломки. Хорошая была Война, со всеми полагающимися атрибутами, да и развязка эффектней, чем обычно (когда я вечером пришел домой, то папа даже поинтересовался, что там у меня за взрывы грохотали целый день), – но это дело давнее.

Во всяком случае, раз уж Эрик направляется к дому, то вряд ли имеет смысл затевать новую Войну только для того, чтобы в разгар боевых действий все бросить и вернуться в реальный мир. Я решил отложить сражение до лучших времен. А пока – помазал драгоценными веществами несколько Столбов, из самых важных. И занялся строительством плотины.

Когда я был младше, то много фантазировал, как спасу наш дом при помощи плотины. Скажем, займется трава на дюнах от непотушенного костра или, может, самолет упадет, и тогда единственное, что спасет порох в подвале от неминуемого взрыва, – это поток воды, которую я отведу в дом по каналу, специально прокопанному от плотины. Когда-то у меня была заветная мечта упросить отца купить экскаватор, чтобы с его помощью выстроить настоящую плотину. Но с тех пор я успел выработать куда более изощренный, если не сказать метафизический, подход к гидротехническому строительству. Теперь я понимаю, что против воды не устоишь; вода в любом случае возьмет верх – не подмывом, так просачиванием, в час по чайной ложке. Единственное, что можно сделать, – это на какое-то время преградить ей путь, отвести в сторону, ненадолго принудить ее к тому, чего она совсем не хочет. Все удовольствие – в утонченности компромисса между тем, куда вода желает течь сама (под влиянием силы тяжести и рельефа местности), и тем, чего хотите от нее вы.

Если подумать, мало какие радости жизни сравнятся со строительством плотины. Дайте мне просторный берег с нормальным откосом, без лишних водорослей, да речку пошире – и я буду без ума от счастья целый день, при любом раскладе.

К тому времени солнце было уже высоко и припекало изрядно, так что я снял куртку и положил рядом с вещмешком и биноклем. Верный Удар рубил и резал, кромсал и отбрасывал грунт, возводя огромную плотину с тройным напорным перекрытием, главная секция которой подпирала воду Северного ручья на восемьдесят шагов, что почти полностью соответствовало проекту. В качестве переливного устройства я использовал привычный отрезок железной трубы, который храню в дюнах рядом с лучшим местом для устройства запруды, но самое главное – это акведук, найденный в свое время среди плавника и выстланный старым мусорным мешком из черного пластика. По акведуку водослив шел над тремя участками отводного канала, прорытого за плотиной. Ниже по течению я выстроил деревню – с домами, дорогами, с мостом через то, что некогда было ручьем, и даже с церквушкой.

Прорвать большую крепкую плотину или устроить водосброс – удовольствие ничуть не меньшее, чем конструировать ее или строить. В роли деревенских жителей у меня, как обычно, выступали ракушки. И, как обычно, когда плотину прорвало, ни одна ракушка не уцелела: все утонули, то есть погибли все.

Я успел жутко проголодаться, мышцы гудели, ладони устали стискивать лопату и рыть песок по-собачьи. Проводив взглядом первый устремившийся к морю мутный поток, я двинулся домой.

– Мне послышалось или ты и впрямь вчера вечером говорил по телефону? – спросил папа.

– Послышалось, – ответил я.

Ленч подходил к концу; я доедал свое рагу, папа – шелушеный рис и салат из морской капусты. На отце было Городское Платье: коричневые башмаки, коричневый твидовый костюм-тройка, а на кухонном столе валялась коричневая кепка. Я справился по часам и увидел, что сегодня четверг. Странно, по четвергам он обычно не выезжает – ни в Портенейль, никуда. Спрашивать у него, куда он собрался, я и не думал, все равно соврет. Раньше, когда я спрашивал, он неизменно отвечал: «На Блядки», – утверждая, что есть такой островок к северу от Инвернесса. Что это значит, я выяснил лишь спустя многие годы, и поэтому неудивительно, что в городе на меня посматривали престранно.

– Сегодня меня не будет, – неразборчиво сообщил он, отправив в рот ложку риса. Я кивнул, и он добавил: – Вернусь поздно.

Может, он собирался в Портенейль – напиться в «Рок-отеле» – или в Инвернесс, куда он часто наведывался по своим загадочным делам (подозреваю, это было как-то связано с Эриком).

– Ладно, – отозвался я.

– Я возьму ключ, так что можешь запираться, когда хочешь. – Он бросил нож и вилку на пустую тарелку, те громко звякнули, и вытер рот коричневой салфеткой из вторсырья. – Только засовы все не задвигай, ладно?

– Ладно.

– На ужин сам что-нибудь сообрази, хорошо? Я снова кивнул, не отрывая взгляда от тарелки.

– И посуду помой. Я снова кивнул.

– Не думаю, чтобы Диггс опять приехал. Но если приедет – постарайся особо не маячить.

– Постараюсь, – ответил я и вздохнул.

– Значит, можно не волноваться? – вставая, спросил он.

– Мм… угу, – промычал я, подбирая остатки рагу.

– Ну я пошел.

Я поднял голову как раз в тот момент, когда отец, уже в кепке, напоследок окидывал взглядом кухню, похлопывая себя по карманам. Он снова посмотрел на меня и кивнул.

– Счастливо, – сказал я.

– Ага, – ответил он. – Именно так.

– До скорого.

– Ага.

Он повернулся, но замер и снова окинул взглядом кухню, потом еще раз кивнул и, достав трость из угла за стиральной машиной, пошел к выходу. Хлопнула дверь, и стало тихо. Я с облегчением вздохнул.

Выждав минуту-другую, я поднялся из-за стола, оставив почти пустую тарелку, и проследовал через весь дом в гостиную, откуда была видна тропинка между дюнами, ведущая к мосту. Отец шел слегка ссутулившись; вот он снес тростью головки нескольких полевых цветов, и в его движениях чувствовалась какая-то нервозность.

Я взбежал наверх, выглянул в окошко на черной лестнице, дождался, когда отец скроется за поворотом тропинки перед мостом, одолел еще один пролет, метнулся к двери отцовского кабинета и крутанул ручку. Дверь была как влитая – не подалась ни на миллиметр. Пусть не сегодня, но когда-нибудь он все равно забудет ее запереть.

Доев рагу и помыв посуду, я зашел в свою комнату, глянул, как там поспевает мое пиво, и достал духовое ружье. Проверил, достаточно ли пулек в карманах куртки, и отправился на Кроличьи Угодья, что за мостом, между широкой протокой и городской свалкой.

Духовым ружьем я стараюсь пользоваться поменьше, слишком уж у него точный бой. Рогатка – вещь более Внутренняя, с ней нужно слиться. Если неважно себя чувствуешь, обязательно промажешь, и если чувствуешь, что делаешь что-нибудь не то, – тоже промажешь. А вот с ружьем – если стреляешь не от бедра, – это все Внешнее: навел, выстрелил, и все дела, если, конечно, прицел не сбился или ветер не слишком сильный. Стоит взвести курок, и энергия тут как тут, ждет не дождется, чтобы ты спустил собачку. Рогатка же с тобой до последнего мига; она вторит твоим движениям, дышит с тобой одним дыханием, напряжена в твоих руках, готова забиться, готова запеть, содрогнуться и замереть, оставив тебя в этой драматической позе, с раскинутыми руками, пока ты ждешь завершения параболы, поражения цели, восхитительно глухого стука.