Оскар Уайльд и смерть при свечах

Брандрет Джайлз

— А миссис Вуд?

— Я переписывался с миссис Вуд, — ответил Оскар, взгляд которого вновь возвратился к алым розам, словно он пытался выбрать самый лучший цветок. — Ее скорбь огромна и вполне искренна. Я не верю в то, что она убийца, но не сомневаюсь, что миссис Вуд продолжает что-то от нас скрывать.

Я нахмурился.

— Значит, прошло шесть недель, но нам ничего не удалось узнать?

— Нет, мы заметно продвинулись вперед, Роберт, — возразил Оскар, выбрав наконец розу и аккуратно вставляя ее мне в петлицу. — Этот осенний цветок назван в честь Черного Принца. [39]

Он вполне стоит шестипенсовика, не так ли? Теперь мы знаем намного больше, mon ami, поскольку сумели исключить предположения, не имеющие отношения к делу. А сейчас нам предстоит встретиться с инспектором Фрейзером из Скотланд-Ярда!

39

Возможно, имеется в виду Эдуард, принц Уэльский (1330–1376), прозванный Черным Принцем за цвет своих доспехов.

— Бог мой, мы отправляемся в Скотланд-Ярд? — воскликнул я.

Меня тревожило, как отнесутся к траурному одеянию Оскара сотрудники столичной полиции, не наделенные воображением.

— Нет. — Оскар отвернулся от цветочного ларька и двинулся в сторону площади. — Нас ждут в доме номер семьдесят пять по Лоуэр-Слоун-стрит… вот сюда, налево. Фрейзер пригласил нас в гости. Он сказал, что «так будет разумнее», и даже посоветовал мне прийти инкогнито — и одному.

— Поэтому вы выбрали такой мрачный наряд… — со смехом сказал я.

— …и ваше бесценное присутствие, Роберт! Мы вместе в этом деле. У меня нет от вас секретов, друг мой.

— Я рад это слышать, — с чувством ответил я и тут же добавил: — И горжусь вашим доверием.

Так и было, я гордился дружбой с самым блестящим человеком своего времени. И еще меня радовало его доверие. Тем не менее, должен признаться, я испытывал некоторое смущение, ведь Оскар так и не рассказал мне, что его связывает со странной девушкой с изуродованным лицом, и что означала та краткая ночная встреча. Однако по непонятной мне самому причине я не решался задавать ему вопросы. Я размышлял об этой тайне, когда мы пересекали Лоуэр-Слоун-стрит, умудрившись проскользнуть между двухколесным экипажем и трубочистом на велосипеде, но по-прежнему не нашел в себе смелости попросить Оскара объяснить свое поведение. Он же, довольный тем, что ему удалось обойти трубочиста — Оскар до некоторой степени был суеверным, — дружески сжал мое плечо.

— Я считаю, что щедрость есть суть дружбы, вы согласны со мной? — спросил он.

Дом номер семьдесят пять по Лоуэр-Слоун-стрит оказался красивым зданием из красного кирпича и портлендского камня [40] , с портиком, украшенным колоннами, и мраморной лестницей — не совсем обычное жилище для инспектора полиции. Дом, как нам позднее довелось узнать, являлся частью наследства Фрейзера. Мы поднялись по ступенькам, и Оскар позвонил в звонок. Мы ждали и прислушивались, но так ничего и не услышали. Оскар еще раз позвонил, и именно в этот момент сам Фрейзер, а не слуга, открыл нам дверь.

40

Белый известняк, строительный камень, добываемый на полуострове Портленд.

Он был именно таким, каким я его запомнил —

высоким, стройным, угловатым, чисто выбритым, привлекательным, с белым, как иней, лицом. Однако во время нашей первой встречи он очаровал меня без всяких усилий, а сейчас Эйдан Фрейзер показался мне нервным и озабоченным. Его явно сбил с толку неожиданный наряд Оскара и мое появление.

Оскар снял цилиндр и сразу сказал:

— Не беспокойтесь, инспектор. Вы смело можете рассчитывать на благоразумие мистера Шерарда, а траур объясняется моей скорбью по утраченной молодости.

Казалось, Фрейзер смутился еще сильнее.

— Несчастный Билли Вуд тут совсем ни при чем, — продолжал Оскар, сообразив, что Фрейзер неправильно его понял, — хотя я и сожалею о его гибели, но в данном случае речь идет о моей надвигающейся старости.

Фрейзер ничего не ответил и с некоторым сомнением отступил, позволяя нам войти.

— Однако я не в силах вернуть свою молодость, — все с той же уверенностью продолжал Оскар, — если не считать постоянных упражнений, раннего подъема и отказа от алкоголя.

— Пожалуй, нам лучше поговорить до того, как мы что-нибудь выпьем, — резко сказал Фрейзер.

— Несомненно, — ответил Оскар и повесил свой цилиндр на вешалку для шляп в коридоре, тщательно расправив шелковую траурную ленту. — Я уверен, инспектор, вы знаете, что алкоголь в больших количествах приводит к похмелью, а настоящее опьянение дарует лишь беседа. Я с нетерпением жду нашего разговора.

— Надеюсь, вы не будете разочарованы, — сказал Фрейзер. — Пожалуйста, проходите в гостиную.

Он провел нас по коридору в большую, красиво обставленную комнату. У дальней стены, возле богато украшенного камина из белого мрамора с трубкой в руке стоял Артур Конан Дойл, одетый в уже знакомый нам твидовый костюм цвета соли с перцем. Вид его внушал доверие и успокаивал.

Однако на лице у него застыло тревожное выражение.

— Оскар, Роберт, — смущенно пробормотал он в качестве приветствия.

Должен сказать, что Оскар выглядел совершенно спокойным. Так нередко случалось в самые критические моменты его жизни.

— Вы очень серьезны, Артур, — с легким упреком сказал он.

— Я собираюсь обсудить с вами крайне важные вопросы, — вмешался Фрейзер. — И подумал, что будет разумно пригласить на нашу встречу Артура, поскольку он дружит с вами обоими. — Инспектор указал на четыре кресла с высокими спинками, стоящих по обе стороны камина. — Джентльмены, давайте перейдем к делу. Пожалуйста, садитесь.

Мы молча последовали его приглашению. Кресла были французскими и не особенно удобными. Да и атмосфера в комнате не располагала к приятному общению, здесь царили духота и легкий запах плесени, странные для этого времени года. Фрейзер заговорил, обращаясь к Оскару и изредка бросая взгляды на Конана Дойла, словно рассчитывал на его поддержку. В мою сторону он не посмотрел ни разу.

— Я пригласил вас сюда, — начал он, улыбнувшись впервые после нашего появления, — исключительно по той причине, что вы друг Конана Дойла. Он восхищается вами, мистер Уайльд, — как и я, конечно. Однако я должен вас предупредить и дать вам совет.

Оскар улыбнулся в ответ.

— Я уже давно заметил, что люди дают другим то, в чем нуждаются сами, — сказал он, снимая перчатки и аккуратно укладывая их на ореховый столик, стоявший рядом с его креслом. — Я называю это бездной великодушия.