Осколки любимого сердца
Шрифт:
И вдруг все кончилось.
Клянусь вам, я не знала, какую цель преследовал мой брат, когда уговаривал согласиться бросить больницу и стать круглосуточной сиделкой при девочке-инвалиде в доме, где сам он работает охранником. В тот злополучный день глава этого семейства, известный адвокат, выводя машину со стоянки, спросил его — не знает ли Руслан какой-нибудь хорошей медсестры, которую можно было бы пригласить дежурить возле больного ребенка. «Это хорошие деньги, Алка, и совсем другая, не такая нервная и пыльная работа, — твердил он. — И потом, я прошу тебя оказать мне одну услугу». Я спросила, что это за услуга, Руслан ответил — потом. Но я не дала согласие сразу. Нет! Сперва я хотела просто прийти и познакомиться.
Я пришла в этот дом, долго разговаривала с приятным мужчиной — таким красивым и подтянутым, что даже не верилось, что он-то и есть несчастный отец… И чуть не упала в обморок, когда Аркадий, пропустив меня вперед, распахнул передо мной двери комнаты, где лежала девочка, и я вдруг увидела перед собой — я увидела — боже мой, я действительно увидела это перед собой! — ТО САМОЕ белое лицо с неподвижными голубыми глазами! Кошмар отступил от меня на короткое время — и снова накрыл душной волной воспоминаний, которых, я это знала теперь твердо, мне уже никогда, никогда не преодолеть!
Я осталась. Конечно, я осталась! И, оставаясь, я уже знала, что остаюсь здесь надолго. Моя вина, моя судьба, мой приговор изо дня в день смотреть в глаза загубленного мною ребенка… Но тогда, оставаясь, я не знала другого. Что пройдет еще несколько месяцев — и я захочу, очень захочу остаться в этом доме навсегда.
Я полюбила.
Нас швырнули друг к другу разные чувства. Он — увидел во мне добрую женщину со все понимающим и ни за что не упрекающим нравом, которой так не хватало в этом доме. Это началось не сразу — просто я заметила: когда Аркадий дома, он все чаще заходит в нашу с Ирочкой комнату, все смелее берет меня за руку, все чаще задумчиво смотрит на меня и, сам того не замечая, ласкает взглядом мои лицо и фигуру. «Странно… Впервые за много лет мое сердце отпустила терзающая его боль, — признался он как-то. — Это все из-за вас, Алла. Из-за вас мне все реже хочется покидать этот дом… Можно, — и вдруг побледневшими губами он произнес слова „моя дорогая“, — можно, моя дорогая, можно, я сегодня отсюда никуда не уйду?»
Вот так нас швырнуло навстречу друг другу. В ту ночь я сама пришла к нему в комнату. Это была волшебная ночь. Темнота хранила ласку поцелуев, а луна, пробившая себе путь сквозь тюлевые занавески, освещала молочную белизну наших тел — они свивались в объятиях, и на стенах распускались цветы, и страстный шепот проплывал мимо в облаках, а руки вытягивались, сплетались, и приходилось закусывать губы, чтобы не закричать от счастья и любви — так эта ночь была чудесна!
Ириша, перед которой я была в неоплатном долгу, Аркадий, которого я полюбила до крика, до боли, и Анюта, в которой я уже видела свою вторую дочь, потому что девочка искренне привязалась ко мне — все мы рано или поздно должны были стать одной семьей. Если бы… если бы не…
Впервые это случилось год назад. «Алла, мне все время кажется, что я вас где-то видела! Ну просто сон потеряла: видела, и все! Но я вспомню, обязательно… У меня феноменальная память на лица!» — доверчиво улыбаясь, сказала мне Валя Семенова. Эта девочка приходила к нам каждую неделю, но ни разу не затронула во мне даже тени воспоминаний. И вдруг… «Я вас где-то видела!» Ну конечно, видела, обожгла, нет! — ошпарила меня ужасная мысль. Не могла не видеть! Ведь эта одноклассница Ириши тоже тогда, восемь лет назад, была в том трижды проклятом бассейне. Я с трудом узнала ее. Вернее, я не узнала бы ее никогда, если бы Валя сама не испугала меня до дрожи, до липкого страха, от которого намокает кожа под волосами. «Но я вспомню, обязательно… У меня феноменальная память на лица!» — с той самой минуты, как была произнесена эта фраза, я жила под дамокловым мечом разоблачения. Если только Аркадий узнает… узнает, что я —
Эта мысль не отпускала меня долгие месяцы. Если он узнает — мне придется уйти! Больно до осколков разбитого сердца, до ямочек на щеках, которые по ошибке можно принять за мою улыбку — ведь я вынуждена время от времени надевать для какой-то надобности эту маску… Но эта маска ничего не скрывает! Она не помогает уйти от реальности, убежать… от вопросов, которые бьются в мозгу, не оставляя меня в покое ни на секунду!
Почему? Почему мое счастье и счастье самых дорогих мне людей должно зависеть от причуд памяти какой-то пятнадцатилетней девчонки? Почему и за что ей дана такая власть — одним движением губ, буквально одной фразой порушить то, что кажется сейчас вечным? Это чудовищно несправедливо. Ведь все мы так хотим быть счастливыми!
Долго, очень долго мне было так тяжело на душе. Так кошмарно одиноко, как не было никогда еще. Я хочу любить, черт возьми, я хочу своего дома и семьи, не какого-нибудь «вообще», а именно этого дома и именно такой семьи… Мне больно, и каждой ночью сердце сжимается от невыразимой тоски… я… плачу…
Я умираю.
…Умираю? Прошло несколько недель, прежде чем я в самом деле подумала о смерти. Но не своей — нет, не о своей! Я нужна людям, с моим уходом всем в этом доме станет действительно плохо. Так, может быть… это было чудовищно, но — может быть… Если уж выбор действительно неизбежен, может быть, лучше, нет! Не то слово… может быть, проще — да-да, вот это слово: проще! — будет уйти не мне? А той самой девочке, чьего взгляда я теперь боялась до спазма в горле? Может быть — так?
Да, я решила, что это и будет выход. И так силен был мой страх, что в минуту, в общем-то, не принятой между нами откровенности я рассказала все моему брату. Да, я не сказала вам, что за несколько недель перед этим я чисто случайно столкнулась с Русланом. Я не видела брата несколько лет, но не настолько уж он изменился, чтобы я сразу его не узнала.
— Не говори никому, что видела меня, — только и сказал он мне. — Даже родителям.
Я обещала. И вопросов не задала — это было между нами не принято. И раньше между нами никогда не было полной доверительности — настолько мы были разные во всем. И даже внешне: я была похожа на маму, а он — на отца…
Но теперь мы работали на одного человека, и я рассказала ему о своей боли, о своей беде. И брат отплатил мне за признание — признанием. Он сказал, что убьет Валю в обмен на то, что я помогу ему убить другую девочку — Сашу…
— Я выслеживаю ее с весны, — сказал он, и желтый блеск хищника загорелся в его странных глазах. — Это из-за нее я сбежал из Швейцарии, инсценировав собственное похищение, из-за нее сижу тут на этой вшивой должности — знаешь, сколько денег и сил понадобилось мне, чтобы с моими диагнозами и инвалидностью устроиться охранником? Но я не жалею. Эта тварь испортила мне жизнь, из-за нее я стал калекой — никому не нужным козлом, у которого никогда не встает и от которого вечно воняет мочой… Я убью ту, которая мешает жить тебе, но и ты должна меня отблагодарить… Решайся.
Ах, как трудно было на это пойти! Ведь мы стали так близки с Сашей — она видела во мне свою единственную старшую подругу. Когда мне стала известна ее история, я подумала: вот еще одна вина, которую если не мой брат, так я сама могу загладить теплом и участием. Но — как видно, не суждено было.
Мне бы не хотелось останавливаться на подробностях. Руслан избавил меня от вечного страха разоблачения: девочку Валю нашли в канализационном колодце. Я не желала ей именно такой смерти, но Руслан сказал, что надо сработать под почерк маньяка, который совсем недавно убил подругу Анюты — помните, ту, с которой моя названная дочь возвращалась из кино?