Осколки Мира. Архив первый: антагонист
Шрифт:
Вета не стала дожидаться согласия Соли, она притянула неспособного сопротивляться подавляющей силе юношу на платформу и крепко обняла его, произнеся при этом:
– Дикастерий, главный вход!
***
Дневник Иессея из рода Наки’ир.
547 год Эпохи Эугенес, день 25 Девятой Луны.
Создатель Наки’ пришёл обеспокоенным. Он поведал мне о причинах своего беспокойства. Теперь обеспокоен я.
1. Архангел решил, что я не являюсь тем святым, каким должен быть.
2. Принято решение развеять мой дух. Я должен срочно покинуть мир людей.
3. Наки’ сожалеет о случившемся,
4. Я являюсь лучшим творением Наки’, кто бы что ни говорил.
5. Я отправляюсь в центр вселенной. Какой-то истинный оракул через видение связался с Наки’ и пообещал, что если я выполню одно его поручение, то для меня найдётся подходящее место.
День 29 Девятой Луны.
Никак не могу прийти в себя. Страшно. Тоскливо. Таких эмоций не должно быть у святых.
Уже три дня плывём прочь из мира людей. Никак не можем выбраться. Спросил у перевозчика, в чём дело. Он сказал, что мы не сможем попасть на путь до тех пор, пока не перестанем думать о пути и не начнём просто следовать ему. О чём это он?
Перевозчика зовут Харон. Мрачный старик. Неудивительно, что про него болтают, будто он порой перевозит неприкаянные души. Лучше бы был Ной, о нём я слышал много хорошего. Говорят, однажды Ной умудрился перевезти в мир людей целую ораву каких-то животных, которых хотели истребить в их родном мире. Может, просто слухи?
Не знаю, какой день.
Что меня больше гнетёт, чувство утраты или путешествие?
Мы с Хароном уже очень долго плывём мимо каких-то странных скал. Иногда кажется, что они повторяются. Ни ночи, ни дня, ни солнца, ни луны. Кроме скал и воды вообще ничего.
А старика это, кажется, совсем не волнует. И время его, похоже, не интересует. Такое ощущение, что ему всё безразлично.
Очередной неизвестно который день.
Наконец-то перемены. Теперь мы плывём по невиданному потоку. Вокруг бездна, усеянная огоньками. Харон, нет, старик сказал, что это души миров. Немного напоминают звёзды.
Ещё старик сказал, что мы наконец-то попали на путь. Так и не объяснил, как мы это сделали. Ну да ладно. Главное, что скоро прибудем в центр вселенной. Если верить старику. Сегодня он такой разговорчивый. Если подумать, то не очень уж он и мрачный.
Странно. Тоска поутихла. Страх тоже. Приятно просто плыть по течению, не думая ни о чём.
Параграф 15: ученица монстра.
77 дней с начала внеземной интервенции.
Трое подростков сидели на уютном диванчике уютной гостиной уютного дома Даниеля Тислераолы, окутанные уютными мягкими лучами полуденного солнца, пробивающимися сквозь полупрозрачные винтажные занавески. Все трое наблюдали за тем, как Лили, единственный ребёнок хозяина этого уютного дома, с победоносным видом поставила табурет рядом с массивным стеллажом, на полках которого по большей части хранились многочисленные папки с документами.
Не смотря на разницу в возрасте, а она, к слову, составляла примерно три года, Лили, которой одиннадцать недель назад исполнилось одиннадцать (и которую просто завораживали всевозможные совпадения), считалась равноправным членом этой компании. Конечно, трёхлетняя разница кажется ощутимой в возрасте одиннадцати-четырнадцати лет, однако стоит отметить, что типичное поведение Лили, о котором её родители даже не догадывались, никак не соответствовало её возрасту. Вернее, оно вообще не соответствовало какому-либо возрасту. Часто циничная, иногда высокомерная, зачастую жестокая, не по годам расчётливая и непомерно эксцентричная, в открытую называемая педагогами не иначе как «бестией» (что, по сути, стало её вторым именем), Лили способна была добавить седых волос даже тем, кому седые волосы ещё не полагались. Кроме, разве что, её родителей, к которым она относилась на удивление трепетно – действительно, на удивление, с её то характером, она даже старалась выглядеть в их глазах милой и доброй одиннадцатилетней девочкой. Ну и кроме, пожалуй, той самой компании, которая почти собралась в гостиной её на удивление уютного дома, но им лицезрение выдуманных персонажей не полагалось.
Эти пока ещё дети уже были достаточно стрессоустойчивы для того, чтобы стихийное бедствие по имени Лили казалось им лёгким бризом, и достаточно экстравагантными для того, чтобы получать удовольствие от времяпрепровождения с общепризнанной бестией. Рыжеволосая бестия как раз взобралась на принесённый табурет и голосом, полным презрения, провозгласила:
– Ну что, готовы подавиться своими насмешками, узколобые ретрограды?
Никто из подростков не был уязвлён ни тоном возвышавшейся над ними девочки, ни подобранным специально для них оскорблением. Напротив, их реакция оказалась довольно… слабой. Впрочем, если бы они обращали внимание на нечто столь несущественное, то с чего бы им здесь оказаться?
Сидевший в центре холёный голубоглазый блондин, по которому с первого взгляда можно было определить его популярность среди сверстников, примирительно обратился к рыжей бестии:
– Ещё раз повторяю, Лили, никто над тобой не насмехался. Я ведь просто сказал, что вся эта муть про Вэ Соли и другой мир, похожа на… Не очень правдоподобна, в общем. Чего ты так завелась?
Расслабленно лежавшая на мягких подушках веснушчатая девушка прекратила наматывать на пальцы свои каштановые кудри и беззаботно промурлыкала:
– Разве малютка Лили завелась не потому, что ты назвал её чокнутой, а её историю враньём, Ксавье? Лично я не знаю, что правда, а что нет. Я даже не знаю, что значит «ретроград». Так-то!
Предусмотрительно прихвативший с собой чипсы смуглый крепко сложенный паренёк, в шутку называвший себя потомком ацтеков (и эти его заявления, к слову, сомнениям не подвергались), из уважения к гордому признанию девушки на другой стороне дивана передал ей ещё не тронутую пачку с угощением, игнорируя неудобство, доставленное в процессе извечно гордому собой Ксавье. Та с удовольствием приняла подарок.
– Вообще не поэтому, Софи! – Сразу прояснила Лили. – Если Ксавье настолько чокнутый, что считает чокнутой самую разумную особь вида человеческого, то это его проблемы, а не мои. Но даже не надейтесь, что я позволю вам называть Вэ Соли бредом.
Маленькая хрупкая девочка, стоявшая на табуретке, никак не могла вызвать ассоциации с теми умилительными детьми, которые рассказывают стихотворения. Она начала излучать почти осязаемую угрозу, и все здесь присутствующие хоть и считали себя компанией друзей, но чётко осознавали – эта угроза вполне реальна. А ещё все здесь присутствующие знали также и меры предосторожности, обязательные для применения во избежание стихийного бедствия.