Осколки наших сердец
Шрифт:
Хорек обнял его за плечи.
– Слышали? Кто из вас хочет трахнуть рок-звезду?
– Что? – Краснолицый еле стоял на ногах. – Чувак. Они же дети.
– Не интересует, – ледяным тоном ответила Фи, – идите, куда шли.
Хорек плюхнулся рядом с ней на песок.
– Идите, куда шли? Да кем ты себя возомнила? Джонни Корлеоне? «Идите, куда шли».
– Вито Корлеоне, – поправил его краснолицый. – Пойдем, Мэтт. Нечего нам тут делать.
Я умела подсластить пилюлю таким парням, как эти. Извините, у меня
– Друг дело говорит, Мэтт, – выпалила я. – Ты урод. И никому из нас не нужен.
Маска сползла с его лица. Думаю, он хотел замахнуться и ударить меня, но образ «хорошего парня» мешал. Если ты притворяешься хорошим парнем, который никогда не бьет девчонок, как быть, когда какая-то дрянь тебя оскорбляет?
В итоге он почти нехотя наклонился ко мне и дважды постучал костяшками мне по голове. Сильно постучал.
– Повежливее, детка.
Я не успела ничего сказать и сделать: Фи встала между нами и оттолкнула его.
– Руки прочь, ублюдок, – процедила она. – Не трогай ее.
А потом вскочила Марион. Ее трясло, она сжала кулаки и выставила их перед собой. Губы шевелились, и лицо казалось безумным, словно в нее вселился дьявол, один глаз начал косить.
– Ах ты говнюк, – зашипела она.
У Хорька вырвался нервный смешок. Кажется, в тот момент мы все испугались.
– Вы зачем сюда пришли? – дрожащим голосом спросила она. – Что за дрянные мысли крутятся у вас в голове, когда вы лезете к девчонкам, которые вас знать не желают?
Он перестал улыбаться.
– Знать не желают, говоришь? Да я вам, уродкам, одолжение сделал, когда подошел.
Марион окаменела. Нет, не окаменела – собралась, вытянулась, как пламя, накрытое от ветра стеклянным колпаком. А потом заговорила низким, утробным голосом. Переливчатым полушепотом, от которого у меня заледенело сердце.
– Мысли его, покажитесь. – Она заговорила громче и увереннее: – Пусть черные мысли вылетят наружу. Пусть атакуют его не изнутри, а извне.
Парни переглянулись.
– Ну все, я сваливаю, – бросил Хорек и хлопнул ладонями о колени. – Ненормальные какие-то.
Он начал вставать, и тут что-то село ему на щеку. Какое-то переливающееся стрекочущее насекомое, вроде цикады с алыми кружевными крылышками и черным панцирем. Он смахнул его со щеки.
Вторая цикада села ему на висок. Эту он прихлопнул и размазал по лбу; над бровью остался грязный мокрый след.
– Что за черт, – пробормотал он, разглядывая ладонь.
Прилетела третья тварь – спикировала из темноты и уселась ему на скулу.
А потом четвертая.
Под тошнотворный стрекот крыльев они царапали тонкими лапками его лоб, щеки и шею, открытый участок кожи на груди. Он отмахивался; кожа покраснела, выступил пот.
– Да что это… что вы за… – Цикада села ему на губы. Он смахнул ее рукой, застонал, а потом закричал – к нему летел целый рой. – Нет, – выпалил он. – Нет, нет, нет, нет…
Потом он замолчал, сжал губы, спасаясь от нападения. Упал и закричал с закрытым ртом, зарылся лицом в песок. Я не знала, кусали ли его насекомые, жалили ли или просто ползали по коже, но их становилось все больше и больше.
Я в ужасе отпрянула. Фи засыпала его песком, видимо, пытаясь отогнать насекомых. А Марион просто смотрела. Ее рот был открыт, а лицо напоминало пустую комнату, из которой кто-то только что вышел, хлопнув дверью.
– Помогите! – кричал краснолицый. – На помощь!
Мужчина с рюкзаком у воды замедлил шаг и взглянул в нашу сторону. Два велосипедиста на дорожке слезли с велосипедов и смотрели на нас.
– Уходим, – Фи взяла наши вещи. Ее голос был спокойным, но твердым. – Пошли, сейчас же, Марион, mueve tu culo [4] !
4
Шевели своей задницей (исп.).
Марион очнулась от ступора. В глазах читалось потрясение; она смотрела на происходящее, как будто это было не ее рук дело. А потом бросилась бежать.
– Стой! – закричал краснолицый. Он стоял на коленях рядом с приятелем, корчившимся на песке – но все же не слишком рядом. – Вернитесь!
Мы побежали прочь. Я несла бумбокс Марион. Слезы застилали мне глаза, колени подкашивались от страха, и когда мы выбежали на Морс-роуд, я почти валилась с ног.
– Хватит, – выпалила я, – остановитесь.
Мы схватились друг за друга, обнялись, и, кажется, даже засмеялись. Потом Марион резко отпрянула, и ее стошнило на траву картошкой фри и полынной настойкой. После мы помогли ей встать и гладили ее по спине, пока она плакала.
Что ты сделала?
– Не знаю, – повторяла Марион. – Не знаю.
Как ты это сделала?
Ее ботинки запачкались в блевотине. Она вытерла их о бордюр.
– Хватит меня спрашивать, правда. Я не знаю.
По голосу мы поняли, что она не врет. И на время замолчали – пока сил хватило терпеть. А потом выпалили:
А нас можешь научить?
Мы сидели на краю парковки у кафе «Доминик». Под ногами валялись пустые пакетики из-под чипсов. Фи сбегала и купила воды для Марион, а еще кукурузных чипсов, снэков и печенья. Они показались мне страшно вкусными, восхитительными, напичканными искусственным усилителем вкуса сверх всякой меры, так, что язык защипало. Мы изумленно смеялись, набив рот солеными крошками, и вспоминали, как Хорек упал на колени, а потом зарылся лицом в песок.