Осколки разбитого неба

Снегирев Влад

Граница

Эти строчки от злости невольно легли на пустынный простор белоснежной страницы. Я живу на окраине грешной Земли: в обнищавшей державе, на самой границе. Здесь кончается Запад, застряв навсегда в непролазном болоте коррупции гнойной. Правят жадность и подлость, короче - орда, присосавшись к стране, как к коровушке дойной. На Востоке давно полыхает пожар, где в тяжёлом дыму молча спят терриконы. Там соседи наносят «ответный удар», разум свой потеряв, наплевав на законы. И пока слева Запад, а справа Восток, нам и дальше придётся так жить — под прицелом, угождать, лебезить и платить всем оброк, вспоминая геройских дедов между делом. Оттого прячу паспорт в кармане штанин, одеваюсь в джинсу, модный блейзер двубортный. Не завидуйте, люди, ведь я гражданин сумасшедшей эпохи в стране второсортной. 2017

«Ты

уходишь, сжав бледные губы…»

Ты уходишь, сжав бледные губы, на прощанье сказав: «навсегда», не сумев отыскать в однолюбе ничего, кроме холода льда. Только знай - это вместе с тобою жизнь беззвучно уходит моя. Пусть же тополь заплачет листвою, если это не сделаю я. Я тебя никогда не забуду. Ты уйдёшь – и я тотчас замру. Может быть, ты уходишь отсюда мимолётную кончив игру? Или, может, от жизни устали, и напрасно мы отдыха ждём? Только радости нет без печали. Одиночество легче вдвоём. Я проснулся. Ты рядом лежала... И знакомый узор на стене. Слава богу, ты даже не знала, что случилось со мной в этом сне. В занавеске запутался ветер, опьянённый цветущей весной. Существует же счастье на свете, если снова ты рядом со мной. 2017

В деревне

В деревне Бог всегда со мной как тень, ведь здесь его и юность, и истоки. К нему идти не надо в храм далёкий, вставать досрочно, запрягая лень. Ему понятны крики петухов и шелест листьев, и язык звериный, и голос звезд – такой неповторимый, и даже плач несозданных стихов. Я это наблюдаю день за днём. Здесь нет святош, а также атеистов. И птичий хор напевом голосистым о том поёт в смирении земном. Негромок звук скрипящих половиц, что по ночам меня уже не будит. Но знаю я – Он был, и есть, и будет, неразличим среди спешащих лиц. 2017

Банкир

Он был банкир, сидящий на кредитах, крутил валюту с множеством нулей; счета в офшорах, банков реквизиты держал надёжно в памяти своей. Жена наивна, молода, красива, с прекрасным телом греческих богинь; нежна как фея, в меру молчалива, глаза с отливом в трепетную синь. Он трудоголик. Пал на землю вечер, стихает шум в кварталах городских, спешит домой весь в предвкушеньи встречи, в плену фантазий эротических. А к ней мигрень пришла с хандрой и сплином, причём, уже задолго до него. Ей не нужны ни тряпки, ни мужчины, ни секса, денег, в общем — ничего. Он дверь открыл, а свет горит повсюду, цветов увядших вонь со всех сторон, она пьяна и снова бьёт посуду…. Кажись, сервиз на двадцать шесть персон. 2017

Богатые тоже плачут

Снова ринулись вниз индикаторы рынка. Доу-Джонс в понедельник рекордно просел. Только вот у меня не жена, а блондинка. Очень жаль, что мой разум так поздно прозрел. Неожиданно так возвратилась с курорта, посетив по дороге "La Grande de Paris", накупив барахлишка вторичного сорта, подрывая тем самым мой личный престиж. Все её чудеса описать невозможно. А другой в этой жизни ей явно не стать. У меня же контейнер завис на таможне. Сколько стоит? Вам лучше об этом не знать. Бизнес мой хоть легальный, но всякого рода, есть наличка в офшорах, немного богат. Я же тачки меняю ей каждых полгода, да и окна выходят на старый Арбат. Хоть заткнулась бы что ли, трещит как сорока, ну а деньги сосёт – пылесос отдыхай. У меня с ней не жизнь, а сплошная морока. Может в Вегас мотнуться, сказав ей гуд-бай? А глаза как блестят, опустила смущённо. Значит, шлялась по клубам опять допоздна. Мозг выносит неслабо и так извращённо, но чертовски красива, хоть часто пьяна. Гардероб поменять хочет, стиль - цвета хаки, одеяло из шерсти овец Рамбулье… Пристрелить бы её, эту дрянь, как собаку, только проще купить от Версаче колье. 2017

Особняк

Глаза с поволокой туманной; походка, что сводит с ума. Умея быть нежно-желанной, мужчин выбирала сама. Она вышла замуж удачно, когда подвернулся банкир. Пейзаж захолустья невзрачный сменился на сказочный мир. Элитный посёлок у леса, забор высоченный вокруг. И жизнь развивалась как пьеса, войдя в предназначенный круг. Ступени из мрамора плавно ведут с этажа на этаж. А сколько их – это неважно. Таков

уж сегодня кураж. К услугам не ванна – джакузи, интимный, рассеянный свет. Они там с банкиром в союзе частенько встречали рассвет. В быту интроверт был махровый, своим подчинённым — гроза. Прислуге приказ дал суровый: не сметь попадать на глаза. Подруги — и те под запретом, таков уж он был нелюдим. Безмолвием будни одеты, и так тяжело было с ним. Питались изысканно вкусно, забыла, что значит страдать. Но скучно ей бедной, и грустно, и некому руку подать. Не зная, что значит свобода, врастая в привычный уклад, потратила лучшие годы, мечтая вернуться назад. Сидела б сейчас у подъезда, молола своим языком, - привычное, тихое место: людьми переполненный дом. А здесь бессловесно и тихо томишься, не зная зачем. Малейшую папика прихоть должна выполнять без проблем. В шкафу чемодан был дорожный, внутри полотняный платок. В нём спрятаны были надёжно верёвка и мыла кусок. 2017

Зной

Душный зной окутал сад заросший. Облака куда-то улетели. Всё затихло, и в далёкой роще соловей не сыплет в рифму трели. Плавлюсь я, печали умножая, даже тень спасти меня не в силах; словно воск свечи, безвольно тая, жар и пламя ощущаю в жилах. День уходит, изнурённый зноем, разрешая отдохнуть в беседке. Сад затих, окутанный покоем. До земли склонились яблонь ветки. 2017

В ресторане

Мы были в модном ресторане среди подвыпивших людей. И каждый час иные грани я открывал в душе твоей. Рыдала скрипка, струны пели, вздыхал и вторил ей рояль. Вокруг смеялись и шумели, не понимая их печаль. Шопена нежные сонаты звучали в душной полутьме. А рядом голос пошловатый бубнил, как поп в своём псалме. И стало скрипке больно, больно... Смычок испуганно затих. И стали ближе мы невольно, ведь пела скрипка не для них. Перебирая наши встречи, ты планы строила для нас. Какой сегодня дивный вечер! Какой вульгарный диссонанс... 2017

Читатель

Осень тихо ушла и бушует зима. Эти строчки диктует мне Муза сама: «Все уснули давно, только лампа не спит, освещая поэта, что страстно творит. Виден явно вокруг быт, попавший в цейтнот, он привык получать от ворот поворот, всё стремился наверх, знаменитым не стал, от бессонниц и пьянок смертельно устал. Чем же занят поэт в ледяной темноте? Строчки лезут в тетрадь, только явно не те. Что-то дунуло в голову с хмурых небес, и он пишет про осень, деревню и лес. Не старайся напрасно, сердечный мой друг. Посмотри в монитор, ещё лучше — вокруг. Наступил двадцать первый — компьютерный век, где является в жизнь цифровой человек. Про деревню писать — это полный отстой. Ты не Фет, не Тургенев, и не Лев Толстой. Лучше стал бы фрилансером, ботом в сети, - в авангарде сегодня почётно идти. Я устал от черёмух душистых весной, от берёзовой рощи в деревне родной... Разорви этот тесный и замкнутый круг, опиши этот мир, что ты видишь вокруг. И когда, наконец, станешь с веком на "ты" говорить, расколов тишину пустоты, ты подружишься сразу и прочно со мной, повернувшись к эпохе прошедшей спиной». 2017

Аравийская пустыня

Священный закон Аравийской пустыни пока запрещает пролить яркий свет. Тут тайны заветные спят и доныне под толщей барханов, под тяжестью лет. Лежат фараоны в богатых гробницах, проникшие в мудрость вчерашних основ. А время неспешно листает страницы пергаментной книги минувших веков. Застыл молча Сфинкс, не спеша зарывая тяжёлые когти в хрустящий песок. На тайны загадочно нам намекая, он пристально смотрит на Нил, - на Восток. Под ним существуют подземные залы: хранилище знаний пришельцев со звёзд. А их охраняет дракон одичалый, считая, что каждый - непрошеный гость. Лежат там останки царей Атлантиды, и тени живые ведут давний спор. Ещё есть проход в самый центр пирамиды, где сердце вселенной живёт до сих пор. Клянусь я богами, что ныне забыты: Осирисом, Гором и солнечным Ра, - где древняя тайна надёжно зарыта никто не узнает. Ещё не пора. 2017