Осколки Русского зеркала
Шрифт:
Коридор к подземному храму был довольно узким, и проходить по нему приходилось по одному: монах с факелом, за ним следовал неофит и замыкал шествие ещё один факелоносец. Но не это сей час беспокоило инока. Александр как никогда раньше почувствовал голос убиенного масонами отца, который очень часто являлся к нему во снах. Казалось, темнота коридора расступилась и там, у двери в храм, словно нищий на паперти стоит отец. Правда, он по этому случаю был в рыцарских доспехах, которые при жизни надевал только на Великие праздники, или же на смотр Царского парада. Фигура рыцаря ещё сильнее проступила в неверном свете факелов, но лицо его так и скрывала не отступившая темнота. Александр остановился напротив рыцаря и услышал его голос:
– Меня не печалит, сын мой, что ты оставил державу в руках брата своего. Он справится, ибо от рождения ему дан был талант от Господа. А ты, сын мой,
Идущий сзади монах не ожидал, что инок остановится перед входом в церковь и озадаченно спросил:
– Готов ли ты, брат мой, принять мистерию пострига?
Александр, молча, кивнул и перешагнул порог. Трижды перекрестившись, он лёг животом на земляной пол раскинувши по сторонам руки. Диакон обошёл церковь с кадилом и встал в ногах лежащего на полу крестом неофита. Затем, после чтения малой ектеньи, принялся за чтение «Первого соборного послания Святого апостола Иоанна Богослова». Когда чтение закончилось, неофит должен был ползти на животе через весь храм к тому месту, где стоял аналой. Пол до аналоя был застелен рядном, а монахи стояли по обе стороны и создавали видимость коридора.
Неофит полз к аналою, несколько раз останавливаясь. Останавливал его диакон, потому что опять принимался читать апостола Павла. Расстояние от двери до аналоя было невелико, только неофиту оно показалось длиною в жизнь. Возле аналоя ему помогли подняться двое монахов и открыли перед ним Псалтырь. Хоть света от факелов в церкви хватало, только Фёдор Кузьмич начал не сразу. Возможно, ему необходимо было чуть-чуть отдышаться. Но вот под сводами церковного грота зазвучал его голос:
«На Тя Господи, уповах, да не постыжуся в век, правдою Твоею изми мя и избави мя. Приклони ко мне ухо Твое и спаси мя. Буди ми в Бог защититель, и в место крепко спасти мя, яко утверждение мое и прибежище мое еси Ты. Боже мой, изми мя из руки грешнаго, из руки законопреступнаго и обидящего. Яко Ты еси терпение мое Господи, Господи упование мое от юности моея. В Тебе утвердихся от утробы, от чрева матерее моея, Ты еси мой покровитель. О Тебе пение мое выну, яко чудо бых многим, и Ты помощник мой крепок. Да исполнятся уста моя похвалы, яко да воспою славу Твою, весь день великолепие Твое. Не отверзи мене во время старости, внегда исчезати крепости моей, не остави мене. Яко решав рази мои мне, и стрегущии душу мою совещаша вкупе. Глаголюще: Бог оставил есть его, поженете и имеете его, яко несть избавляяи. Боже мой, не удалися от мене; Боже мой, в помощь мою воньми. Да постыдятся и исчезнут оклеветающии душу мою, да облекутся в студ и срам ищущи злая мне. Аз же всегда уповаю на Тя, и приложу на всяку похвалу Твою. Уста моя возвестят правду Твою, весь день спасение Твое. Яко не познах книжна, вниду в силе Господни; Господи, помяну правду Твою единаго. Боже мой, яже научил мя еси от юности моея, и до ныне возвещу чудеса Твоя. И даже до старости и маторства, Боже мой, не остави мене, донедже возвещу мышцу Твою роду всему грядущему. Силу Твою и правду Твою Боже, даже до вышних, яже сотворил ми еси величия; Боже, кто подобен Тебе? Елики явил ми еси скорби много и злы, и обращь оживил мя еси, от бездн земли возведе мя. Умножил еси на мне величествие Твое, и обращь утешил мя еси, и от бездн земли паки возведе мя. Ибо аз исповемся Тебе в людех Господи, в сосудех псаломских истину Твою, Боже; пою Тебе в гуслех, Святыи Израилев. Возрадуется устне мои, егда пою Тебе, и душа моя, юже еси избавил. Еще же и язык мой весь день поучится правде Твоей, егда постыдятся и посрамятся ищущи злая мне». [97]
97
Псалтырь, псалом 70.
Два монаха, сопровождавших инока успели уже облачиться в праздничные белые стихари и снова подошли к нему, встав одесную и ошуюю. Оба принялись одевать иноку поверх сраченцы параман, [98] на который сразу же надели деревянный параманный крест. [99] По краям парамана была выполнена надпись: «Азъ язвы Господа моего Iисуса Христа на тл моемъ ношу» Один вручил иноку круглое серебряное блюдо, второй положил на это блюдо большие ножницы. После этого инок подошёл к солее, где стоял спиной к нему настоятель. Священник обернулся и Фёдор Кузьмич увидел в руках батюшки Евангелие, которое он прижимал к груди. Тогда инок взял с подноса ножницы и подал их старцу. Тот принял этот дар правой рукой, но не удержал и ножницы с весёлым звоном упали на деревянную солею.
98
Параман (греч. , «добавление к мантии») – принадлежность облачения монаха малой схимы – четырёхугольный плат из материи с изображением восьмиконечного православного креста, орудий страстей Христовых и Адамовой головы.
По краям парамана имеется надпись, выполненная на церковнославянском языке: «Азъ язвы Господа моего iисуса Христа на тл моемъ ношу», являющаяся цитатой из Послания апостола Павла к Галатам (Гал. 6:17).
Носится на теле под одеждой на четырёх шнурах, пришитых по углам, таким образом, что четырёхугольник оказывается на спине, а шнуры образуют на груди крест. Параман напоминает о кресте, который взял на себя монах, пожелав следовать за Христом.
99
Параманный крест (церк. слав.) – Параманный крест предназначается для монахов. Его носят под верхней одеждой на груди. С помощью двух ушек, размещенных на вертикальной ветви креста, он соединяется шнурами с широким платом – параманом, который надевается на спину.
– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых? – спросил настоятель.
– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго духа, – ответил инок, наклонился, подобрал ножницы и подал священнику во второй раз. Тот снова не удержал ножницы и спросил:
– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых?
Как и в первый раз, инок ответил:
– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго духа.
Затем снова поднял ножницы и подал настоятелю. Но тот уронил ножницы в третий раз и также спросил инока:
– Отрицаешься ли ты от грехов и дел своих прошлых?
– Отрицаюся во имя Отца и Сына и Святаго духа, – в третий раз ответил инок, поднял ножницы и подал настоятелю. Священник на сей раз взял ножницы, ближе подошёл к иноку и выстриг у него с трёх сторон по маленькому клочку волос на голове. Затем бросил всё на поднос, который держал стоящий рядом монах, взял с подноса потир с миро и кисточкой начал наносить новому монаху освящение на тело. А когда дело дошло до ног, настоятель окропил и ступни, произнеся при этом:
– Стопы твои – стопы правды и благодеяния.
Далее священник препоясал новообращённого четырёхконечным поясом и вручил ему скуфейку со словами:
– Се шелом спасения.
Но это был ещё не всё. Самым дорогим сердцу нового монаха оказалась лестовка, дарованная ему ещё старцем Серафимом, которая со времени прибытия Фёдора Кузьмича в скит, хранилась у настоятеля. Отец Рафаил вручил ему лестовку со словами:
– Се меч твой и щит твой…
Потом, помолчав немного, добавил:
– А теперь, монах Фёдор, ты должон будешь провести три дни и три ночи в алтаре, читая Псалтырь.
Два монаха в стихарях под руки повели постриженного в алтарь, зажгли большую восковую свечу, положили на аналой Псалтырь и удалились.
Монах Фёдор осмотрелся, ибо в алтарь он попал в первый раз. На стенах висели различные иконы, а на восточной стороне была большая икона, изображающая Иисуса Христа, выходящего из иорданских вод. Высоко над Его головой летел белый голубь – Святой Дух. А ещё выше виднелся престол, где восседал Вседержитель.
Трое суток постриженному придётся нести бдение в алтаре, но за одиннадцать лет общения с монахами, он научился и правильно поститься, и выстаивал в молитвах долгие часы. Лишь иногда ноги отказывали, и Фёдор Кузьмич становился на колени. Так что трое суток бдения были для него, как благодать Божия. Но когда вся братия покинула церковь, вдруг началось такое, во что сам Фёдор Кузьмич никогда бы не поверил, если бы это не происходило с ним.
Свеча горела достаточно ярко и по освещённому пространству алтаря вдруг пронеслись две кошки. Фёдор Кузьмич вздрогнул, но, перекрестившись, не прервал чтение Псалтыря. Только кошки – это было лёгкое начало. Следом за кошачьим мяуканьем сзади послышался топот коней. Звенела сбруя, щёлкала петля ямщика, и кони храпели прямо в затылок. Монах Фёдор в очередной раз перекрестился, перевернул страницу Псалтыря и тут же ощутил удар плетью по спине…