Осколок солнца
Шрифт:
Он перетащил свой лабораторный стол в кабинет, чтобы не мешать другим, чтобы не чувствовать соболезнующих взглядов Лидии Николаевны. По ее мнению, Курбатов делает совсем не то. Его последние опыты вызваны скорее отчаянием, чем необходимостью.
По молчаливому сговору начальник лаборатории не вмешивался в дела аспирантки. Ей дана полная свобода, пусть занимается чем хочет. Целыми днями Курбатов не заходил в лабораторию, и это никого не удивляло. Лишь Жора, стараясь выяснить свою судьбу, подкарауливал Павла Ивановича, ему хотелось, чтобы начальник видел, как он старается, - иначе никакого интереса нет. Но начальство, кажется, не видело, и Жора решил напомнить
– Войдите, - отозвался Павел Иванович на стук в дверь.
Кучинский шагнул через порог и тут же попятился.
– Простите, Павел Иванович, я не знал, что вы кушаете. Я потом зайду.
– Потом некогда. Выкладывайте, что у вас.
Если бы не тетя Глаша, уборщица, которая следила и за лабораторией и за самим Павлом Ивановичем, то он мог бы и не вспомнить, что человеку нужна пища. Бывают вот такие сумасшедшие дни.
Откинувшись на спинку кресла, Павел Иванович спросил:
– Вы с такой штукой встречались?
– взглядом он указал на экран спектрографа новой конструкции.
– Откуда, Павел Иванович!
– И Кучинский тонко перевел разговор на интересующую его тему: - А в новой лаборатории приличное оборудование?
– Еще бы! Кроме того, там будет экспериментальный цех и великолепная техническая библиотека... Ну, а что касается оплаты вашего пока еще весьма несовершенного труда, то даже ваш приятель из министерства может позавидовать.
Будущий исследователь мысленно прикинул, сколько же это будет, и закрыл глаза от удовольствия. Таких денег ему Отец не давал. Представлялись радужные картины веселой, беззаботной жизни. Он молод, здоров, обеспечен. Много ли нужно для полного счастья? Работа его интересовала только как средство материального благополучия. О нет, он человек сознательный, понимает, как много значит для государства самоотверженность в труде, понимает, во имя чего трудится советский народ, и ему, комсомольцу, сыну уважаемого коммуниста, не надо доказывать азбучных истин. Смешно. Отец приходит с работы, пообедает - и опять в кабинет. Роется в справочниках, занимается какими-то вычислениями... А что ему еще делать? Молодость давно прошла. Но Жора не будет надрываться, как папаша. Он ценит свои молодые годы, свое здоровье и свою свободу. Не беспокойтесь, придет время, к старости и он, Жора, будет "ишачить". А пока жизнь и без того интересна...
Павел Иванович задал ему несколько вопросов, потом спросил о здоровье.
Жора испугался.
– Значит, работа вредная?
– Не бойтесь. Как в санатории.
У Кучинского отлегло от сердца.
– Санаторий мне не нужен, я пока еще ничем не болел и с врачами не знаюсь. Чемпион института по теннису. Лыжник-перворазрядник.
– Совсем хорошо. У вас будут большие возможности совершенствоваться в лыжном спорте. Местность там подходящая: равнина, холмы, овраги. Высоково этим славится.
У Жоры вытянулось лицо.
– Какое Высоково?
– Деревня в Орловской области, место вашей будущей работы.
– Павел Иванович устало закрыл глаза.
– Если бы вы знали, как мне хочется туда поехать!
– Простите, но куда?
– все еще ничего не понимая, спросил Жора.
– Ведь институт в Москве?
– Да, конечно, но испытательная станция здесь, а новая лаборатория будет в Высокове.
У Кучинского задрожал подбородок.
– Но позвольте... Отец не хотел со мной расставаться...
– При чем тут отец?
– Курбатов резко отодвинул кресло и, подойдя к лабораторному столу, выключил все приборы.
– А с вашим отцом
Он говорил резко, отрывисто, зло. Что за молодежь пошла? Вот перед ним студент, комсомолец. Он один из немногих знает фотоэнергетику. Так почему же его не интересует дело, начатое Курбатовым? Дело очень важное и увлекательное.
Павел Иванович подвел Кучинского к окну и, указывая на золотистое зеркало, спросил сдержанно:
– Видите? Пока одно. В пустыне нужно построить еще несколько таких. Будем пробовать и там, на Орловщине. Или хотите пуговицы делать? Почему не желаете мне помогать?
– Очень хочу, Павел Иванович, - страдальчески морщась, выдавливал слова Кучинский.
– Но мать... она очень привязана ко мне. Она не переживет такого удара.
– Приятно видеть заботливого сына. Но. ведь ваша мать далеко не стара. Может быть, она тяжело больна?
Жора вздохнул. Да, действительно ей всего лишь сорок пять лет и на здоровье она не жалуется... Но тут другой вопрос: почему при распределении молодых специалистов не принимаются во внимание материнские чувства? В нашей стране к матери относятся с огромной любовью и уважением - и вдруг бессердечно отнимают у нее самое дорогое.
– Чепуха!
– Павел Иванович рассердился.
– Кто отнимает?
Кучинский развел руками.
– Не знаю. Кому положено.
– И вам не совестно? Государство требует от вас выполнения долга, а вы считаете, что этим оно обижает вашу мать. Миллионы советских матерей на смерть сыновей провожали, а сейчас разговор идет о перемене квартиры.
– Во время войны была особая необходимость. А теперь?
– Вы хотите, чтобы все молодые специалисты осели в городах, где учились? спросил Курбатов.
– Так я понимаю?
– При чем тут все? Бывают же исключения!
– Я хочу вас понять, Кучинский, - уже без возбуждения, спокойно заговорил Курбатов.
– Родителей своих я потерял давно. Высшего образования в юности получить не мог - слишком много работал. Вы же стремитесь получить диплом, чтобы поменьше работать. На родителей также надеетесь. А они часто заблуждаются. Вот, например...
И Курбатов рассказал о том, как однажды пришел к своему другу в Министерство высшего образования. Еле ворочая языком от усталости, тот жаловался: только что пришлось выдержать атаку энергичной мамаши. "Бедная девочка совсем не приспособлена к самостоятельной жизни, - плакалась она. Ребенок погибнет в чужом городе!" А "ребенок" - солидная девица двадцати шести лет, инженер-экономист, сидела рядом. Ее назначили на работу куда-то в Рязань или в Курск. Всю жизнь за нее разговаривала мама. Ходила к директору школы с жалобами, на якобы несправедливые двойки, хлопотала за дочку при поступлении в институт, организовывала, справки о мнимой болезни, когда ленивая девица пропускала лекции. Мама ограждала ее от всех житейских забот и неприятностей. За каждым шагом взрослого дитяти был организован строжайший надзор. Мама выбирала ей подруг, приглашала "полезных" знакомых. За всю жизнь послушное дитя ни разу не попало под дождь и ни разу не промочило ног.