Осквернитель Соломон II
Шрифт:
– Я прекрасно понимаю, что это много значит для города. Я также понимаю, что есть проклятье, которое должно быть снято. Но знаешь ли ты...
– проговорил он, и мысли продолжали выстраиваться в его сознании в слова, - что когда ты нашла меня, то отыскала намного больше, чем просто ответ на ваше проклятие?
Соломон осыпал ее поцелуями после каждого произнесенного им слова, и сейчас она боролась с желанием поцеловать его в ответ, ее пальцы отчаянно сжимались на его шее.
– Ч... что это? Скажи мне, - произнесла она.
Зарывшись пальцами в ее волосы, он мягко обхватил ее за голову,
– Я здесь для того, чтобы положить конец этому проклятью, - отчеканил он.
Настойчивость ее губ сделала отчаяннее его желание втолковать ей, что им необходимо выжить.
– Да, - прошептала она, ее поцелуи стали жарче.
Соломон следовал плотно сотканной лжи в ее разуме, в то же время стараясь быть очень аккуратным, чтобы не двигаться слишком быстро и внезапно. Последнее, что ему было нужно, это подтолкнуть ее к краю психологически безопасной зоны, выход из которой может ее сломить. Продолжая осыпать ее пылкими поцелуями, он продолжил:
– Наконец, это стало совершенно понятным для меня, Красавица. Я был доставлен сюда, чтобы помочь Мастеру. Мне кажется, ты знаешь это, ты всегда знала это, и именно поэтому я был избран. Потому что я мог бы помочь восстановить все.
– Да, только ты и можешь.
Ее пальцы прошлись по его волосам, когда он переместил свой рот от лица к ее ушку.
– Мастер просто не осознает этого...
– продолжал увещевать он, выстраивая в ее голове основу для осознания необходимости спасения их жизней.
– Он тоже подвергся власти проклятия. Именно поэтому меня призвали сюда, я был призван не только для того, чтобы сохранить город, но и для того, чтобы спасти Мастера. Мастер - не плохой человек, но проклятье стремится сделать его именно таким.
Она издавала негромкие стоны, оставляя поцелуи на его шее.
– Он очень хороший.
Соломон стиснул зубы, когда желчь поднялась в его горле от ее слов. Она совершенно не понимала то, что он пытался донести до нее.
– Я знаю. И я знаю, что ты тоже хороший человек, я поняла это с того самого момента, как встретила тебя.
Теперь ее губы скользили по его груди, и он ахнул, когда ее рот накрыл его сосок и жадно всосал его. Его член решил ожить именно в этот момент, он осознал, что отчаянно желает выжить, чтобы любить ее всю оставшуюся жизнь
Но только так, чтобы Хаос всецело принадлежала лишь ему одному, находилась в долгу перед ним, слушалась его. Не Мастера. Это требовало от него изменить всю ее жизнь, в течение которой ей промывали мозги, и единственное, что могло совладать с этим, - это их любовь.
Это был их единственный шанс. Он должен был воспользоваться им, чтобы разрушить весь этот культ до самого основания.
– Я здесь для того, чтобы прийти ему на смену, - едва слышно произнес он, когда ее алчные поцелуи спустились еще ниже по его телу.
Внезапная мысль, что она могла ласкать ртом это чудовище таким же интимным способом, заставила его застыть на месте в безмолвном гневе. Он принудил ее подняться и поцеловал, позволяя выплеснуться его отчаянной страсти к ней.
– Я здесь для того, чтобы забрать тебя, понимаешь? Ты моя жена, ты моя. Теперь ты принадлежишь мне. Мастер даровал
Она кивнула, задыхаясь и смотря ему в лицо, когда он обхватил ладонями ее голову, сначала пройдясь поцелуями по ее подбородку, затем спустившись к губам и нежной шее.
– Я твоя, - прошептала она еле слышно.
– Я твоя.
Он вновь вернулся к ее губам.
– Я знаю, что ты моя, - произнес он, показывая ей своими отчаянными и страстными поцелуями то, насколько хорошо он понимал это, нуждаясь в том, чтобы она почувствовала и увидела, насколько четко он осознавал это.
– Я предложил тебе провести со мной весь остаток жизни, даря тебе любовь, ты слышишь меня? Никто и ничто не сможет изменить этого.
Ее ответ раздался приглушенным стоном, и Соломон воспользовался каждой каплей своего желания и погребенной жажды для того, чтобы укоренить правду так, что никакая сила или человек на земле не смогут уничтожить это, особенно Мастер.
– У тебя красивое тело, - проговорил он у ее губ, пока кончики пальцев скользили по напряженным пикам ее груди. – И оно всецело принадлежит мне, чтобы я мог любить его. Оно всецело мое.
Он склонил голову и глубоко втянул в рот нежную плоть, насколько это было возможно.
– Да, - всхлипнула она.
Уверенность в ее словах, произнесенных с придыханием, пробудила алчный голод в Соломоне, желание услышать их снова, поэтому он усилил свой натиск. Он посасывал ее грудь жестче, покусывая твердую вершинку зубами, пока еще больше подтверждений не сорвалось с ее губ, и она не выгнулась навстречу его ненасытному рту.
– Да, да, - всхлипывала она, потягивая его за волосы.
Он вновь накрыл ее рот своим, его пальцы впились в верхнюю часть ее спины, когда его язык и губы продолжили подтверждать испепеляющую правду.
– Ты - моя жена. Ты - моя жена. Ты только моя. И всецело принадлежишь лишь мне, больше никому. Скажи это, произнеси это вслух. Я должен услышать это от тебя.
– Я твоя. Я - твоя жена, и больше никому не принадлежу, только тебе, - прошептала она едва слышно, со всей своей страстью вдыхая эти слова в его рот, она все сделала именно так, как он и хотел.
– Обещай, - настаивал он.
– Я обещаю. Обещаю всем сердцем.
Соломон проложил дорожку из поцелуев вниз по ее шее, готовый подтверждать каждое слово и защищать их жизни единственным доступным для них оружием - любовью. Он мягко обхватил ее груди своими ладонями, посасывая то одну, то другую. Все было прямо здесь - в ее дыхании и стонах, в неудержимой необходимости Соломона спасти ее, спасти их, сохранить их будущее. Все это подогревало его невообразимой потребностью действовать, той, которая не имела причины или логического объяснения, оставляя за собой лишь отчаянную необходимость выжить. Желание спастись. Именно так он понимал все это. И он не отрицал этого, он принял понимание собственных желаний, собрав все свои силы, прямо здесь, пока все безумные призраки прошлого наблюдали за их неуклюжими попытками обрести спасение. Наблюдали за ними с молчаливым пониманием, зная, что здесь Соломону не место. Он ни за что не останется здесь умирать. Не в этой жизни.