Ослепительный оскал

Я увидел ее, поджидающую у дверей моей конторы. Она была коренастая, среднего роста. На ней был свободного покроя голубой жакет с голубым закрытым джемпером и накидка из голубой норки, которая не могла смягчить очертаний ее фигуры. У нее было широкое, сильно загорелое лицо и черные, коротко подстриженные волосы, еще больше подчеркивающие мальчишеские черты. Эта женщина была из тех, кто в половине девятого утра всегда на ногах, если только не были на ногах всю ночь.

Пока я отпирал

– Доброе утро, – сказал я.

– Мистер Арчер?

Не дожидаясь ответа, она протянула мне похожую на обрубок коричневую руку. Ее пожатие было крепким, как мужское. Освободив руку, она просунула ее под мой локоть, втолкнула меня в мою собственную контору и закрыла за собой дверь.

– Очень рада вас видеть, мистер Арчер.

Она уже начинала меня раздражать.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему вы рады меня видеть?

– Потому что... Давайте-ка сядем поудобнее, чтобы нам можно было потолковать.

Не обладая шармом, она вызывала своей настойчивостью лишь тревогу.

Она устроилась в кресле возле двери и оглядела приемную. Комната была небольшая и плохо обставленная. Женщина, видимо, отметила эти обстоятельства, но реагировала на это лишь тем, что крепко стиснула перед собой унизанные кольцами пальцы. На каждой руке было по три кольца, а в них большие бриллианты, которые выглядели настоящими.

– У меня есть для вас работа, – сказала она, обращаясь к стоящей у противоположной стены продавленной софе, покрытой зеленой имитацией кожи. Ее манеры изменились. От девичьей живости она перешла к мальчишеской серьезности.

– Это небольшое дело, но я хорошо вам заплачу. Пятьдесят в день достаточно?

– Плюс расходы. А кто вас ко мне направил?

– Никто. Да садитесь же! Ваше имя я знаю годы, просто годы.

– Тогда у вас есть передо мной преимущество.

Ее взгляд снова обратился ко мне. От небольшой экскурсии по моей приемной он немного состарился и утомился. Под ее глазами темнели коричневато-оливковые круги. В конце концов, она, может быть, и в самом деле не спала всю ночь. Выглядела она лет на пятьдесят, несмотря на свои девичьи и мальчишеские замашки. Американки никогда не стареют, они лишь умирают, и в глазах ее я прочел порочное знание этой истины.

– Зовите меня Уной, – сказала она.

– Вы живете в Лос-Анджелесе?

– Не совсем. Но неважно, где я живу. Я скажу вам, что нужно делать, если вы хотите, чтобы я перешла к сути дела.

– Если вы не перейдете, я этого просто не переживу.

Ее твердый сухой взгляд ощупал меня почти осязаемо и остановился на моем рте.

– Выглядите вы отлично. Но мне вы кажетесь каким-то голливудским.

У меня не было настроения выслушивать комплименты. Грубоватость ее напряженного голоса, смесь заискивания и дурных манер беспокоили меня. Казалось, будто я говорил с несколькими людьми одновременно, и ни один из них не раскрывался до конца.

– Это защитная окраска. Слишком разных людей приходится встречать.

Она не покраснела. Ее лицо застыло на мгновение, и только лишь. Та ее часть, которая была несовершеннолетним юнцом, сделала мне замечание:

– У вас случайно нет привычки перерезать горло своим клиентам? А то у меня есть кое-какой опыт в отбивании к этому охоты.

– С детективами?

– С людьми. А детективы тоже люди.

– Вы сегодня просто начинены комплиментами, миссис.

– Я же сказала: зовите меня Уной. Я не гордая. Могу ли я сказать вам, что надо сделать и что установить? Вы можете взять деньги и приняться за дело?

– Деньги?

– Вот.

Она вынула из голубой кожаной сумочки банкноту и бросила ее мне с таким видом, словно она была использованным лезвием безопасной бритвы. Я поймал ее на лету. Это была стодолларовая банкнота, но я не стал ее убирать.

– Задаток всегда помогает установить обстановку доверия, – заметил я.

– Я, конечно, все же перережу вам горло, но сперва дам вам нембутал.

Она мрачно обратилась к потолку:

– И почему в этих краях все такие юмористы? Вы же не ответили на мой вопрос.

– Я сделаю все, что вам угодно, если это не противозаконно и не лишено здравого смысла.

– Ничего противозаконного я не предлагаю, – резко сказала она. – И обещаю вам, что смысл будет.

– Это уже лучше.

Я положил банкноту в бумажник, где она выглядела довольно одиноко, и открыл дверь кабинета.

В нем стояло три кресла, а для четвертого места уже не было. Подняв венецианские шторы, я сел на вращающееся кресло за письменный стол. Кресло, на которое я указал ей, стояло возле стола напротив меня. Однако села она у стены, подальше от окна и света.

Скрестив ноги в брюках, она вставила сигарету в короткий золотой мундштук и прикурила от золотой зажигалки.

– Так вот, о работе, о которой я говорила. Мне нужно, чтобы вы последили за некоей особой, цветной девушкой, которая у меня работала. Она оставила мой дом две недели назад, точнее первого сентября. По-моему, это было к лучшему, так как я отделалась легким испугом, вот только она на прощание прихватила несколько моих безделушек. Пару рубиновых сережек и золотое ожерелье.

– Застрахованные?

– Нет. Они не особенно ценные. Я ценю их как память, понимаете?

Она попыталась придать своему лицу задумчивое, затуманенное воспоминаниями выражение.

– Судя по всему, это дело для полиции.

– Я так не считаю.

Лицо ее вытянулось и стало жестким, словно вырезанным из коричневого дерева.

– Вы что, не хотите заработать? Вы же зарабатываете на жизнь, выслеживая людей.

Я вынул из бумажника банкноту и бросил ее на стол.

– Очевидно не хочу.

– Не будьте таким нежным.