Ослиная Шура
Шрифт:
Несколько служанок внимательно следили за гостьей и хозяйкой, окружая их внеземными заботами. Две из них принялись ласково гладить Лию, попутно массируя её тело. Вскоре такая же нежная парочка стала ненавязчиво приставать к Шурочке, вызывая в гостье гамму приятных, не испытанных ещё сладострастных ощущений.
– Не бойся моих пери, – улыбнулась хозяйка. – Я позволяю им доставить гостям как можно больше удовольствия.
В зале присутствовали одни только женщины, поэтому массажистки ничуть не смущаясь, расстегнули пуговички на белой блузке гостьи, и принялись ласкать девичью упругую грудь. Лия, привыкшая, видимо, к обеденным ласкам, откинулась на подушечки и даже чуть слышно постанывала, вкушая умелые ласки служанок.
Шурочка невольно подчинилась этаким застольным угощениям, поскольку парочка женщин, занимающихся с ней, хорошо знала своё дело. Служанки постепенно тоже обнажали свои тела, и нежные прикосновения к женской атласной коже вызвали у гостьи небольшое волнительное и вполне объяснимое головокружение. Одна из девушек наполнила кубок густой коричневой жидкостью и подала Шурочке.
– Что это? – спросила та, поскольку густая жидкость пахла вкусным, но вроде бы несъедобным запахом.
– Это напиток из лианы «шагуб», [70] – услышала она голос хозяйки. – Девочки русского языка не знают, поэтому обращайтесь к ним по-английски, если для вас это необходимо.
70
Шагуб, катамин – галлюциногены в Африке и Бразилии по действию похожи на героин.
Шура услышала голос внимательной хозяйки, но уже откуда-то издалека, как будто та пыталась докричаться с луны. Это случилось почти сразу после первого же глотка лианного напитка. По жилам ощутимо разливался страстный ощутимый огонь и Шурочка, с удовольствием поддаваясь ему, сама увлеклась ласками новых застольных подружек и принялась дарить нежные поцелуи ухаживающим за ней девушкам. Хотя от гостьи было гораздо меньше толку, чем от них, но какая же женщина откажется от страстного и нежного поцелуя?
С нотами звучащей издалека музыки в сознание стали проникать какие-то отдельные образы, отвлекая гостью от застолья, перенося её совсем в другое место, которого никогда не было в африканских землях, ни в современных кольцах времени. Кажется, Шурочку вовлекли во что-то непонятное, нереальное, нерусское…
Самая никчёмная фраза, догнавшая уехавшую за границу российскую гражданку, попыталась вернуть её в утерянную и позабытую моральную стойкость: «безопасный секс бывает только в одиночке, но никак не в одиночку». Однако девичья совесть уже спит, советские тюрьмы очень далеко и одиночки тоже, а здесь… здесь ласковые девочки…
И всё же египетский пир от настоя лианы шагуб вдруг сгинул бесследно в кольцах времени. Куда же снова занесли её инфернальные оковы?
Каменные довольно высокие для шагов ступеньки круто спускались в подвальную темноту, которая клубилась в своём жилище, словно утренний туман над рекой. Шура спускалась вниз, почти прыгая по неудобным для ног лестничным маршам, похоже, вырубленным прямо в скале, послужившей природным фундаментом стоящему сверху замку. Замку? Шура не была там или не помнила ни дворца, ни его обитателей. Но цитадель миновать нельзя было, поскольку попасть на лестницу, ведущую в преисподнюю, можно только пройдя дворцовыми анфиладами комнат. Воины цитадели называли её Шинон.
Факел в руке весело и беспутно разгонял темноту, которой непроизвольно приходилось расползаться по углам, уступая дорогу незваной гостье, осмелевшей спуститься в подземелье. Встретивший её в глубоком подвале тюремщик, не говоря ни слова, отправился, шаркая кожаными гамашами, открывать многопудовую дверь.
Куда надо было направить посетительницу, он уже знал, поскольку гостеприимно распахнул перед ней сырую ржавую монолитную створку, скрывающую вход в крохотную одиночную камору, тоже вырубленную в скальном монолите. Внутри, возле одной из стен, лежало разномастное тряпьё, служившее вероятно, постелью для тутошнего жильца. Посредине помещения красовался огромный берёзовый пень, служивший здесь вместо стола. На нём даже валялась краюха хлеба.
А у противоположной стенки не обращая внимания на заскрипевшую в несмазаных петлях дверь, стоял человек в накинутом на плечи чёрном рыцарском плаще, с левой стороны на котором виднелся белый восьмиконечный крест. Крест издавна назывался мальтийским и служил эмблемой могущественному ордену тамплиеров. Только все монахи этого ордена носили белые одежды, лишь один весьма знаменитый во всём мире гроссмейстер носил вызывающе чёрный плащ с белым восьмиконечным крестом на левой стороне. Но как Шура могла пожаловать в гости к тамплиеру, когда тот давно уже был сожжён королём Франции Филиппом Красивым?
Чёрный рыцарь стоял неподвижно, рассматривая стену тюремной камеры, где в пятне света, падающего в подвал сквозь узкую оконную шахту, пробитую в скале, был изображён голубой карбункул. Рисунок казался настолько реальным, что Шура невольно подумала:
«…а не этот ли камень выпал у Денницы из короны в момент выдворения из Царствия Небесного, когда он стал князем мира сего? Именно в его царстве мы живём, так зачем властелину царства теней и тени царства ещё какой-то ад обживать? Тем более в этом мире по его следам идут безоглядно верные почитатели и молитвенники, продающие за деньги всё, что можно и, конечно, всё, что нельзя».
– Семь лет в парижской темнице не прошли бесследно. Меня ожидает костёр, но пепел будет собран! – тамплиер резко повернулся в вошедшей так, что даже полы его чёрного плаща красиво взметнулись над полом. – Завтра я сгорю, но сгорю не задаром! Пепел мой будет во все века сжигать обители противников моих, ибо сказал Бафомет, [71] что эта жизнь – всего лишь тень.
На его худощавом бородатом лице, обрамлённом всклокоченными длинными, словно кудель, волосами, горели глаза. Это в темноте было таким жутким зрелищем, что у Шуры медленно поползли вдоль позвоночника колючие холодные мурашки. Память – таинственная родня современного компьютера – выдала на-гора настоящий образ Шурочкиного собеседника.
71
Бафомет – одно из имён Сатаны.
– Вы Жак де Малэ? – на всякий случай уточнила девушка, потому что петля времени забросила её на много веков назад.
Бородатое лицо тамплиера исказила гримаса пренебреженья к непосвящённой гостье, но он промолчал.
– Идея всеевропейского владычества вновь ожила в мире через шесть веков после вашей кончины, магистр, – попыталась успокоить его Шура. – И ваш пепел до сих пор стучится в сердца многих жителей земли. Только надо ли предавать дар Божий в руки послушной смерти? Если вы не можете оживить человека, то какое имеете право отнимать у людей жизнь?