Осмос

Кеффелек Ян

Он засмеялся каким-то грубым, злым смехом.

— Ну, во всяком случае, мадемуазель Мейер — дамочка не робкого десятка. Я давненько не ощущал такого напора, такой агрессии даже при заключении арендных договоров. Пожалуй, недалек тот день, когда она пожелает стать твоей мачехой. Однако не думай, что она питает к тебе нежные чувства, нет, она для этого слишком не любит маленьких дураков.

— Она отдает предпочтение пьяницам, забулдыгам и пропойцам! — заорал Пьер и, резко повернувшись, бросился бежать.

Он пронесся по переезду через железнодорожные пути и увидел впереди огни города. Шум мотора, раздавшийся у него за спиной, заставил его броситься в придорожную канаву. Мимо как вихрь промчалась машина Марка. Ночную тишину нарушил оглушительный собачий лай.

Представление

состоялось, несмотря на грозу, и Лора поднялась еще раз на сцену. Она сказала, что из-за отсутствия двух исполнителей должна попросить зрителей проявить к ней снисхождение, а про себя подумала, что хотела бы еще и попросить сидящих в зале не пользоваться создавшейся ситуацией и не пялиться на нее так нагло. Во время спектакля все смотрели на ее ноги, и Марк — первый. А потом судьба взяла их за шкирки, как щенят или котят, и посадила рядом во время ужина при свечах… От этих мыслей Пьера тошнило. Он гнал от себя видение невыносимого зрелища, как его отец с Лорой изливали друг другу душу и перемывали ему косточки. «Прекратите! Заткнитесь!» — хотелось крикнуть Пьеру, чтобы прогнать видение, но оно не исчезало, и он бежал от него, бежал куда глаза глядят.

По запутанным тропинкам он шел к Антигоне. У нее после спектакля уже давно намечалась вечеринка, на которой следовало быть «одетым по всей форме», как было написано в приглашениях. Да, он-то уж точно не был «одет по форме»: босой, весь взъерошенный, в мокрой до нитки белой рубашке. Приглашения у него не было, потому что он его разорвал на мелкие кусочки. Он всегда относился с презрением к этой воображале и зазнайке, ему были неприятны ее бахвальство, ее манера говорить, похожая на мурлыканье какого-то избалованного диковинного зверька, озабоченного лишь сексуальными проблемами. Он никогда не ходил на ее вечеринки, игнорировал ее сборища, и вот теперь он спешил туда, чтобы оправдаться, чтобы объяснить свое отсутствие на сцене тем, что, мол, тяжелая железная дверь захлопнулась у него за спиной, когда он вышел на секундочку подышать свежим воздухом, и он не смог попасть обратно.

Она только того и ждет, чтобы он хоть как-нибудь объяснил свое поведение. Ведь был период, когда она заигрывала с ним, когда мадемуазель Антигона не отдергивала свою нежную ручку, если он к ней прикасался. Вот и теперь только бы ему удалось с ней поговорить, и через пять минут она бы уже была в его власти, он мог бы смело броситься на нее и трахнуть прямо там, у нее в доме, при скоплении гостей.

Она жила в верхней части Лумьоля, в самой красивой вилле самого богатого и престижного квартала, мимо ее «халупы», как она называла дом своих родителей, невозможно было пройти, не обратив на него внимания и не залюбовавшись красотой полукруглой террасы; из окон там вечно лилась приятная музыка, способная избавить от всех печалей.

Когда Пьер подошел к вилле, он услышал взрывы хохота и радостные крики. В небо взлетели разноцветные петарды, взорвались и рассыпались тысячами искр, озаряя все ярким светом. Опять послышались крики и раздались аплодисменты.

В полутемном холле никого не было, кроме высокой негритянки в красном платье без бретелек, стоявшей у нижних ступеней широкой, ярко освещенной лестницы. Он прошел мимо нее, как во сне. Позднее он узнал, что эту девицу туда пригласили ради забавы, так сказать, для хохмы, вернее, не пригласили, а наняли на один вечер; да, эту чернокожую студентку наняли специально, чтобы немножко пощекотать нервишки гостям, плохо настроенным по отношению к неграм, ей, чернокожей, заплатили именно за то, что она — чернокожая, за то, чтобы она «слегка помассировала печенку» лумьольцам, нашедшим просто восхитительной эту жирафу-африканку, бывшую ярчайшим воплощением их тайных фобий. Нет, замечательная находка! Просто чудо!

С горящими от возбуждения и стыда щеками Пьер прошел через первую гостиную, где смех и сладкие звуки оркестра, наигрывавшего какую-то нежную серенаду, смешивались и почти заглушались ритмичным грохотом, доносившимся из какого-то другого помещения, где была установлена мощная звуковая аппаратура, вроде той, что устанавливают на дискотеках. Он быстренько подошел к хозяйке дома и поздоровался с ней, а потом, ловко лавируя среди столиков, добрался до гостиной, предназначенной

для «младшего поколения», и на мгновение ему показалось, что он — среди своих. Веселье было в самом разгаре. Окинув гостиную взглядом, он понял, что совсем не «вписывается в обстановку», слишком много шума, слишком много крика, ярких сполохов от разноцветных лучей прожекторов, мечущихся по залу. На небольшом возвышении, служившем эстрадой, мертвецки пьяный Креон произносил в микрофон речь, обращаясь к девушкам, танцевавшим парами либо прохаживавшимся под ручку с разомлевшими от жары краснобаями. Он заметил, что никто на него даже не взглянул, никто не хотел встретиться с ним взглядом, никто ему не улыбнулся. При его приближении стоявшие группами ребята расступались и тотчас же сходились вновь у него за спиной. Вероятно, он мог бы так прошагать километры, не найдя никого, с кем бы он мог переброситься парой слов. Но он продвигался вперед сквозь толпу танцующих, он еще ощущал запах духов Исмены, он еще чувствовал кончиками пальцев ее нежную кожу, он даже чувствовал, что кончики пальцев у него слегка маслянистые оттого, что она вся буквально облилась духами перед спектаклем, и ему до смерти хотелось сунуть им под нос свои ладони, чтобы они вдохнули запах этого цветка, а потом… потом он бы разразился потоками брани, он бы по-всякому обзывал и оскорблял всех этих подонков, всю эту падаль!

В поисках Антигоны он прошел мимо туалетов, где назначали друг другу свидания взволнованные сверх всякой меры дурнушки и уроды, зашел на кухню, где находились три девицы: две утешали третью, склонившуюся над раковиной. Девицы попросили его побыстрее убраться, и он убрался. Он взял с подноса бокал и так, с бокалом в руке, вернулся в гостиную, чтобы потанцевать, но от тоски и печали ноги у него словно налились свинцом, он приткнулся где-то в углу и так и застыл, не двигаясь. Он слышал перешептывания: «Смотри, это он! Не может быть! Ну не мог он сюда прийти! Нет, просто невероятно!» Если он закрывал глаза, перед ним тотчас же возникала противная, мерзкая рожа его папаши. Он решил выйти на террасу и пробрался к выходу, но наткнулся на двух парней, одетых в блестящие плащи, словно сшитые из листового железа; в спектакле они исполняли роли телохранителей царя Креона. Парни преградили ему путь: «Стой, кретин! Терраса для посторонних закрыта! Поворачивай назад!» Пьер бросил взгляд на террасу, он увидел Антигону и рядом с ней царя, вырядившегося в роскошный белый костюм, ужасно походивший на парадную униформу английского адмирала.

— Слушайте, парни, мне только на секундочку! Вон та девчонка на террасе меня ждет!

— А ну, проваливай, тебе говорят!

Улыбающийся Креон сделал несколько шагов к двери, ведущей в дом. Он был какой-то неловкий и нескладный, шел какой-то развинченной походкой, даже еще более странной, чем обычно. Вообще-то этот Креон был неплохим парнем, вот только нервишки у него пошаливали, вернее, с ними было совсем неладно: зимними ночами он убегал из дому и ночевал на скамейках в скверах, он говорил, что раз другим это позволено, то можно и ему, что у его родителей слишком много денег.

— Слушай, здорово же ты нас кинул! — сказал он, протягивая Пьеру руку, но когда Пьер хотел было ее пожать, Креон быстро отдернул ее. Выражение лица у Креона было более чем странное, словно перед Пьером сейчас находился какой-то добряк-безумец с налитыми кровью глазами, улыбавшийся какой-то не то пьяной, не то дьявольски-хитрой улыбкой, на пиджаке виднелись там и сям пятна от пролитого вина; он все повторял тихим, «умирающим» голосом:

— А это не ты ли пустил кровь моей сестрице? Она не смогла сыграть свою роль потому, что по твоей милости у нее шла кровь, она-то говорит, что все в порядке, все нормально, но я-то знаю, что это ты во всем виноват.

К ним подошла Антигона, одетая в очень короткое и ужасно зауженное бледно-зеленое платьице, и Креон тотчас же поцеловал ее в шею. Вообще он вел себя так, словно еще никак не мог опомниться после того, как бросил эту Антигону на растерзание хищникам.

— Потанцуем? — спросил Пьер. Ему показалось, что Антигона вот-вот расплачется, но она вдруг просияла, схватила его за руку и потащила в гостиную, выскочила вместе с ним на эстраду, где только что заливавшийся соловьем певец мгновенно передал ей микрофон.