Основание

Лякмунт

— Что вы задумали, зачем ты здесь? — зарычал он страшным голосом. Я привстал, выглянул из-за плеча и посмотрел на Ирину. Она показалась мне очень расстроенной и растерянной, но не испуганной.

— Это экстремисты, такие у всех бывают, — встав со стула и распрямившись, убежденно сказала Ирина.

— Вот что, милочка, — Петров навис над девушкой скалой, — соизвольте передать своим хозяевам, — девушка, глядя Петрову в глаза, попыталась еще шире расправить плечи, и почти крикнула: «У меня нет хозяев!»

— Замолчите! — проорал в ответ Петров. Сейчас речь идет не о вашем человеческом достоинстве

и прочих понтах, вы же это в состоянии понять! Передайте им, что если произойдет еще хоть одно убийство, похищение или нападение, я пойду на крайние меры. Сейчас я вполне могу себе это позволить.

Ирина на секунду задумалась и попросила довольно спокойным голосом: «Отдайте мне мой телефон».

Петров вытащил из кармана трубку и сунул в руки девушке.

А у тебя, братец, слабость к чужим мобильникам, только я это успел подумать, как громовержец Петров повернулся ко мне и прорычал:

— А что ты, Траутман, скажи мне, что собираешься сейчас предпринять? У тебя есть план?

Как ни странно, но план у меня был. Я встал со стула, взял Петрова за локоток, отвел подальше от Ирины, которая что-то выясняла по телефону, и изложил свою идею.

Петров задумчиво почесал подбородок, пробормотал что-то похожее на «вот видишь, можешь, если петух клюнет», — и покинул лабораторию.

Ирина вскоре закончила телефонную беседу и подошла ко мне.

— Ты представляешь, какие крайние меры он имел в виду? — поинтересовался я.

— Уже представляю, — мрачно сказала Ирина. — Боюсь, что тайна секвенций очень скоро выйдет за пределы нашей небольшой, почти родственной компании. В результате всё изменится очень сильно.

Я сел в кресло, вытащил себе сигарету из пачки и жестом предложил Ирине. Она отрицательно мотнула головой, я закурил и начал ждать. Я догадывался, что должно было произойти в самое ближайшее время.

Я не знал, каким именно образом будет реализован мой план, но артистические возможности моих старших партнеров не вызвали у меня ни малейших сомнений. Поэтому, когда в помещение вошли сначала Роберт Карлович, а потом Петров, я был уверен, что мне достаточно будет лишь чуть-чуть им подыграть. Основное старые джентльмены сделают сами.

Так оно и получилось. Джентльмены приблизились к нам с Ириной. Мы в это время без особого удовольствия допивали холодный кофе, который я так ловко уберег от последствий скверной координации Роберта Карловича.

Петров обратился ко мне, голос его выражал печаль:

— Траутман, должен сказать, нас расстроила твоя просьба. Но я всегда стараюсь выполнять, что обещал. Сейчас ты принесешь обещание и никогда не сможешь участвовать в секвенциях всеобщего безразличия. Ты готов, не передумал?

— Не то слово, что готов, — ответствовал я, — а прямо-таки стремлюсь и вожделею.

Ирина вскочила со своего кресла, присела у моих ног и, взяв меня за руку, умоляюще попросила:

— Андрей, не делай этого, пожалуйста!

— Не делать чего? — удивился я. — Не обезопасить себя от принятия участия в вашем милом ритуале в качестве жертвы? Кажется, я уже высказывался по этому вопросу.

Я высвободил свою руку и кивнул Петрову:

— Можем идти.

Когда мы уже почти подошли к выходу из лаборатории, Петров обернулся к Ирине и предложил:

— Не желаете соприсутствовать, мадемуазель?

Мадемуазели не оставалось ничего, как последовать за нами.

Принесение нерушимого обещания не слишком отличалось от того, что я проделывал у Петрова. Правда, обошлось без полиграфа, и не понадобился стул. Обещаний оказалось не два, а одно. Но оно включало описания обеих секвенций заморозки — трёх и трёхсотлетней. Как только я подтвердил обещание кровью, почувствовался грэйс. Аромат, что не удивительно, был очень силен. Наверное, из-за того, что предмет обещания не вызывал у меня ни малейших сомнений, как только я дочитал клятву до конца, произошел ароматический взрыв. Нот было ровно четыре, как и положено. Я взглянул на Ирину. Она побледнела, закусив губу, на глазах выступили слезы.

О чем, интересно, она плачет, вдруг подумал я, о том, что жертвенный агнец оказался бесчувственным бараном, или жалеет безвременно погибшие монады?

— А теперь уходите! — прорычал Петров, обернувшись к Ирине. — Уходите и расскажите всем, что шкура Траутмана вам теперь так же неинтересна, как шкура любого другого граспера. И не забудьте, что я вам сказал о крайних мерах. Еще один инцидент, и секвенции сделаются главной темой интернета и газет.

Я с сожалением подумал, что больше никогда не увижусь с Ириной. Как выяснилось очень скоро, я ошибался.

Глава XII

Ирина излагает свою версию событий из предыдущей главы.

Девочки довели меня почти до места. Мы остановились на перекрестке наискосок от сквера, и я посмотрела на лица подруг. Общее выражение делало их очень похожими. Казалось, что они не просто волнуются за меня, а провожая на верную погибель, видят в последний раз.

— Всё будет хорошо, — я ласково погладила по щеке Джейн, стоящую ко мне ближе других. Её лицо тут же разгладилось, и выражение обреченности сменилось выражением любви и надежды. Я увидела, что и остальные как-то расслабились. Как глупо было спорить с Мамой, когда она решила применить ко мне секвенцию любви и убеждения. Эта хорошая секвенция — наша, женская. Она почти не вызывает боли и производит лишь ничтожное разрушение. Любовь и доверие, которые она принесла, стоят этой небольшой платы. Мама, как всегда, права. Теперь каждое мое слово вызывает в людях любовь и доверие. И это будет продолжаться еще шестьдесят часов, точнее пятьдесят восемь. Два часа уже прошли.

Я сняла свои мягкие и уютные сапожки. Ступни сразу же ощутили шершавость и холод асфальта. Я приняла из рук девочек треножники, как-то примостила их подмышками, по два с каждой стороны, и двинулась через центр перекрестка к скверику. Вдали мигали желтым светофоры, не было видно ни одной машины. В скверике я сразу же устремилась к лужайке, которую присмотрела еще вчера. Не горело ни одного фонаря, лужайка была слегка освещена дальним рассеянным светом, а кусты выглядели совершенно черными. Некоторая легкомысленность пейзажа, которой я опасалась при дневной рекогносцировке, полностью исчезла. Я с удовольствием отметила, что выбрала идеальное место для таинственного обряда с треножниками, белыми дымами и босой отроковицей.