Основная миссия
Шрифт:
Мишка, паразит такой, при этих словах отвернулся, кусая губы, а остальные крайне недоверчиво фыркнули. Но вдаваться в объяснения я не стал (а то ведь потом заприкалывают, как будто сами в бубен ни разу ни получали) и, закурив папиросу, объявил:
– Выдвигаемся через двадцать минут. Поэтому сейчас – оправиться и проверить оружие. Всем, в том числе и водителям, полностью экипироваться.
Услыхав про то, что надо надевать разгрузку, Пучков возмутился:
– Я в этой сбруе за руль не помещусь!
Спокойно выпустив вверх струю дыма, я пресек бунт на корабле:
– Значит – будешь худеть! А то таким макаром ты скоро не то что за руль, а вообще в «ГАЗон» помещаться перестанешь, и станем мы тебя возить, как негабаритный груз – в кузове «додика».
Но потом, прикинув, что превратившемуся в здоровенного лося Геку действительно будет
– Ладно. Сам поведу.
Лешка, бурча себе под нос: «Куда уж худеть – и так живот к позвоночнику прилип», принялся напяливать на себя снарягу. Остальные, в том числе и я, стали облачаться «по-боевому». Оно, конечно, действительно неудобно вести машину, когда на тебе столько железа навешано, но придется потерпеть, так как мы выезжаем в такой район, где расслабляться вовсе не с руки. Макс, который изначально был экипирован как положено, глядя на нас, гордо фыркнул и полез осматривать пулемет, а ребята, одевшись, принялись сортировать оружие, перетаскивая часть одноразовых гранатометов из кузова «УльЗиСа» в «ГАЗ-67». Туда же положили и РПГ-3 [15] с двумя сумками как кумулятивных, так и осколочных выстрелов. В машине сразу стало тесно, но в любом случае «граник» [16] пусть будет ближе к тому, кто лучше всех им умеет пользоваться. С одноразовых мы все шмаляли приблизительно одинаково, а по стрельбе из РПГ-3 Пучков неизменно был на первом месте, поэтому ему и карты в руки.
15
Ручной противотанковый гранатомет. В зависимости от типа заряда может использоваться не только против танков, но и по иным целям, включая живую силу противника.
16
Жаргонное название РПГ.
В общем, пока собирались, перешучивались, снаряжались, время пролетело незаметно и, глянув на часы, я покачал головой:
– Оборзел, салага! Уже почти полчаса прошло… Змей, ну-ка дуй к связистам и тащи этого копушу сюда!
Но Женька не успел отойти несколько шагов от машины, как появился какой-то взъерошенный Искалиев. Глядя на его бег, а точнее увидев лицо подчиненного, я удивился:
– Чего это с ним приключилось?
Вопрос был риторический, поэтому никто отвечать не стал, зато подбежавший Жан, переводя дыхание, выпалил:
– Товарищ командир! Товарищи! Только что в сводке сказали, что начался штурм Берлина!
Я подпрыгнул:
– Да ну?! Что еще говорили?
Даурен, лихорадочно блестя глазами, продолжил:
– Сказали, что в городе антифашисты начали восстание, а наши войска сразу нанесли удар! За первые часы наступления захвачены пригороды и передовые части, заняли Тигель, Витенау и Силезский вокзал. А на севере – Фалькензее и Лагердеребиц. Еще захвачены районы Глиннике, Любарс, Бланкенфельде, Розентальб… – Жан судорожно вздохнул и продолжил: – Там диктор долго перечислял. Сказал еще, что удары были нанесены сразу со всех сторон, и про стремительное продвижение наших войск. Сказал, что немцы массово сдаются в плен. Мол, за первые часы операции было захвачено около пятнадцати тысяч пленных!
Марат хмыкнул:
– Интересно, кто их посчитать успел? И вообще – откуда в Берлине антифашистам взяться? Эсэса там до черта и больше. Зенитчиков тоже хватает. Пехоты и фольксштурма – выше крыши… А про антифашистов я не слышал. Или это гестаповцы решили быстренько в борцов с гитлеризмом перекраситься, чтобы жизнь себе сохранить? Суки!
Я, хорошо помня про «царскую морду», который под чужим именем действовал в Германии, возразил:
– Не скажи. Эсэсовцы, конечно, обрыбятся, а того же пехотинца, который оружие повернет против гитлеровцев, вполне можно антифашистом назвать. Вспомни, что в листовках, которые на Берлин скидывали, говорилось? Да и среди немецких генералов фанатиков не осталось. Они ведь отлично понимают, что все – война проиграна и дело за малым. Помощи ведь ждать неоткуда, так как северную группировку, считай, почти дожали.
Змей меня поддержал:
– Ага. Когда наши открыли коридоры для прохода мирных жителей и сдающихся солдат, аж пять генералов вышло добровольно. И солдат в общей сложности около тридцати пяти тысяч. Вышло бы гораздо больше, если бы эсэсманы не начали дезертиров пачками
Пожевав губами, я прекратил дискуссию:
– Ладно, чего сейчас говорить – вечером все подробно узнаем. А сейчас – Макс, дай ЦУ водиле автобуса и по машинам! – Народ начал выполнять приказание, а я, поймав Искалиева за ремень разгрузки, спросил: – Ты запасные аккумуляторы взял? Хорошо! Тогда – рацию на прием и лови все, что услышишь! Что-то важное про Берлин начнут говорить, посигналите, а мы остановимся и послушаем. Понял?
– Так точно!
– Тогда – вперед.
Подтолкнув Жана и чувствуя в горле какой-то комок от радостного возбуждения, я уселся за руль и, оглянувшись на Мишку и Гека, которые уже расположились среди вороха гранатометов, подмигнул сидевшему рядом Шаху:
– Что, друже? Счет, можно сказать, на часы пошел?
– Скорее на дни. Фрицы там хорошо окопались…
– Да какая в жопу разница?! Как бы они там ни брыкались, штурм долго не продлится! Вот поверь моим словам, дней через пять, к десятому сентября, все закончится.
Марат как-то несмело улыбнулся:
– Знаешь, командир, я только за…
– Вот и добре. А вернемся – всех на фиг пошлем и в штаб фронта поедем. Из сводок толком ничего не понять, а там подробно узнаем, что и как!
После чего, врубив передачу, надавил на газ.
Пока мужики обсуждали эти, без сомнения, потрясающие новости, я обдумывал, что и как сейчас могло происходить в Берлине. Обдумывал, исходя из имеющихся у меня сведений. Так-так, и что получается? А получается то, что город полностью блокирован чуть больше двух недель, и что наши действовали, учитывая кенигсбергский опыт. То есть засыпали город листовками с призывами сдаваться, а также указанием коридоров выхода для мирных жителей и тех солдат, которые пожелают сложить оружие. Было развернуто несколько полевых радиостанций и установлено множество громкоговорителей, через которые те, что уже вышли, рассказывали о своей жизни. Ну это относится к прянику.
К кнуту можно отнести то, что, невзирая на мощнейшее зенитное прикрытие, город постоянно обрабатывался авиацией. В смысле не весь город, конечно, а район рейхстага, рейхсканцелярии, МВД, и прочих значимых административных пунктов. ОДАБы и тяжелые фугаски очень способствовали выработке правильного мышления у гарнизона и жителей города, поэтому народ шел валом. Правда, уходило бы гораздо больше, но эсэсовцы начали зверствовать и применять массовые расстрелы, что, в принципе, не добавляло им любви горожан и обычных солдат. Зато каждый вышедший пропускался через фильтр, и наши офицеры после допросов скрупулезно наносили на карту узлы сопротивления. После чего наиболее крупные из них обстреливались артиллерией и штурмовались авиацией. Судя по показаниям новых пленных, это давало неплохие результаты. Но, с другой стороны, когда гитлеровцы превращают в опорный пункт чуть ли не каждый дом, без зачистки пехотой все равно не обойтись. Можно город в щебенку превратить, только из подвалов один черт будут стрелять… М-да, это не Кенигсберг, откуда наиболее фанатичные ушли на запад, это столица Третьего рейха, и уходить гитлеровцам просто некуда. Тем более что в городе, можно сказать, остались самые «сливки» НСДАП.
И вот тут возникает вопрос, а что там за антифашисты появились? Марат, усомнившийся в их существовании, был, конечно, прав. Еще полгода назад всех антифашистов Берлина насчитывалось в лучшем случае пара сотен человек и сидели они тихо, как тараканы под плинтусом. Откуда же их столько взялось, что они умудрились поднять восстание? Но, кажется, я знаю откуда…
Гельмут фон Браун (блин, Браунов в Германии, как в России Ивановых) после раскрытия заговора и самого факта переговоров с русскими сначала сбежал в Швейцарию, но потом, сменив фамилию, вернулся в фатерлянд. О его судьбе мне, разумеется, никто не докладывал, но по кое-каким намекам можно было понять, что Гельмут продолжает вести свою работу среди той части генералитета и промышленников, которые не попали под гестаповские чистки. И опять-таки основываясь на косвенных фактах, можно предположить, что основным лицом, с которым контачил Браун, был Эрвин Роммель. Да-да, тот самый герой Африки, который в Молдавии очень крепко получил по зубам. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. После разгрома его корпуса на Днестре, раненого Роммеля, которому во время бомбежки штаба камнем выбило передние зубы и осколками повредило легкое, переправили на лечение в рейх.