Основная операция
Шрифт:
— Давайте завтра с утреца, — благодушно сказал рыхлый старший лейтенант. Ему было за сорок, и столь явное несоответствие возраста и звания наглядно демонстрировало, что служит он не ради карьеры.
— До завтра, друг, многие не доживут, — поблатному усмехнулся Королев и ткнул ему под нос заполненную неряшливым почерком накладную, которую начальник секции принял с явной неохотой.
— Гранаты «РГН» — тридцать шесть штук, нож разведчика специальный — двенадцать штук, фугасный заряд радиоуправляемый — три штуки, — вслух прочел старлей, причем по мере того как читал, голос его становился все тише. — Автоматические пистолеты Стечкина — двенадцать штук, приборы беззвучной беспламенной стрельбы — двенадцать,
Служебному долголетию старлея в немалой степени способствовало отлично развитое чутье. Подобные наборы получают не штабные канцелярские крысы, не мотострелки и не «вэвэшники», не морские пехотинцы и даже не бойцы десантно-штурмовых отрядов. Это типичное снаряжение для автономной диверсионной группы. А с головорезами из спецподразделений лучше не ссориться. Даже раздражать их не рекомендуется.
— Заходите, ребята, — засуетился он, распахивая дверь. — Мы тут просто обедать начали. Но раз надо… Миша, Иван!
Два прапорщика вскочили из-за стола и принялись сноровисто бегать по огромному помещению, привычно лавируя между длинными рядами загроможденных всякой смертоносной всячиной стеллажей и вытаскивая из известных им уголков тяжелые ящики, коробки, цинки. На складе пахло оружейной смазкой, вороненым металлом, твердым промасленным деревом, кожей кобур и ремней — пахло оружием.
Карпенко любил этот запах, любил пистолеты, пулеметы, гранатометы, умел разбирать и собирать любые системы и прекрасно стрелял из каждой. Сейчас он наблюдал, как Королев проверяет массивные, но не лишенные изящества двадцатизарядные «стечкины», похожие на обычные штыки для автомата стреляющие ножи, крохотные цилиндрики лазерных целеуказателей.
— Здесь нет резьбы, его не закрепишь! — поднял капитан один из приборчиков.
— Вот делают, гады! — удивился прапорщик. — Щас заменю.
Карпенко подошел поближе, пересмотрел пистолеты, четыре отложил в сторону.
— И их замените.
— А тут что не понравилось? — спросил старлей.
— В этих двух — год выпуска…
Старлей, прищурясь, посмотрел.
— Шестьдесят третий. Ну и что? Они уже лет двадцать не выпускаются, новеньких взять негде!
— Это все известно, — невозмутимо пояснил Карпенко. — Просто в шестьдесят третьем прошла бракованная серия — с разобщителями из сырой стали. Нам неожиданности ни к чему.
Старлей пожал плечами.
— А два других?
— Они второй категории.
— Какой там! Новенькие, в заводской смазке, могу паспорта показать! — обиделся начальник секции.
— Не надо ничего показывать, я и так вижу, по воронению. А бумаги могут быть самые правильные, комар носа не подточит, хотя за ними полная туфта.
— Что-то до сих пор я таких бумаг не встречал, — обиженно пробурчал старлей, укладывая забракованные пистолеты обратно в коробки. Он знал, что капризный получатель не ошибся: «стечкины» были в употреблении, хотя и недолго. Но не догадывался, что Карпенко прав и в другом: безупречная по форме заявка, послужившая основанием для отпуска оружия, являлась великолепно выполненной подделкой. Впрочем, это должно было остаться вечной тайной, если не произойдет маловероятной накладки в виде встречной проверки заявочных и отпускных документов.
Через час основательно загруженный микроавтобус выехал за пределы склада. Королев вытер платком вспотевшую шею и облегченно вздохнул. Карпенко взглянул на швейцарский хронометр. Стрелки показывали половину седьмого. А надо еще разгрузиться, провести инструктаж группы… К Наташе он явно опаздывал.
На макияж ушло немного времени. Последний
Муж вызывал раздражение своим кислым видом и вечными жалобами на не ценящее его начальство, пронырливых и завистливых коллег, тупых и своекорыстных зарубежных партнеров, плохую погоду, неважное самочувствие, тесную обувь — в общем, на все вокруг. К его приходу она старалась уйти из дома и никогда не готовила: Плотников имел возможность питаться на службе, где еще с прежних времен остались вполне приличная столовая и хороший буфет. С другими «друзьями» ее связывала только постель да изредка обеды в ресторанах. Поэтому ожидание мужчины, которому хочется подать вкусное блюдо, являлось для нее совершенно новым чувством.
Наталья прошла на кухню, надев фартук, открыла банку оливок с лимоном, приготовила салат из крабов, нарезала хлеб для тостов. На всякий случай заглянула в холодильник, где дожидалась своего часа плоская фляжка «Смирнофф-цитрон». Все было готово, и ее энергичная натура изнывала от безделья. Виталий задерживался. Она бы позвонила ему, но не знала телефона — работа у возлюбленного изобиловала тайнами. Мелькнула мысль, что будь она законной женой, то даже самый секретный телефон супруга был бы ей известен. И каждый день ожидать его по вечерам… Шальная мысль понравилась, и она стала представлять, какой была бы супружеская жизнь с Карпенко. Такого с ней тоже никогда раньше не происходило.
Внезапно в сладкие грезы ворвалась тревожная нотка. Надо получать новый служебный загранпаспорт взамен пропавшего в чеченской степи. Начнется изматывающая бюрократическая канитель, будут требовать справки, подтверждающие документы, а где их взять? Бандиты справок не дают, хорошо, сама вырвалась… Бр-р-р! Наталья вспомнила «национальных гвардейцев» и содрогнулась от ужаса и отвращения. Чтобы отвлечься, женщина проверила начинающего румяниться цыпленка, вернулась в комнату и, погрузившись в глубокое кресло, включила магнитофон. Откуда появились эти черные мысли? Дело прошлое, она в Москве, в безопасности, бандиты остались за тысячу верст в столь же дикой, как и они сами, республике. Сейчас там война, и «гвардейцам», конечно, не до нее… Медленные блюзы обычно расслабляли и успокаивали, но сейчас напряжение не проходило и тревога не исчезала.
— Вот ее дом, — Волк показал на эмалированную табличку с цифрой двенадцать. — Двадцать седьмая квартира.
— Тогда идем, — Дунда даже подпрыгивал от нетерпения.
— Ты все понял? Если мужик дома — сразу даешь по башке.
— Да понял, понял, — Дунда продел пальцы в кольца согревшегося в кармане кастета.
Действительно, дело предельно простое. У них револьвер, убойная железяка с острыми шипами, а главное — большая практика добиваться того, чего хотят. Ведь если человека сильно ударить, он согласится на что угодно. Иногда достаточно и просто пригрозить… А если надо, можно и отправить неверного в его христианский рай. Эти сытые трусливые москвичи не способны противостоять силе и оружию. Они сделаны из другого теста. Они не привыкли к опасности и не приучены рисковать. В их домах только телевизоры и пылесосы… Другое дело в родной республике, где новорожденному мальчику отец кладет нож под подушку. Нож становится первой игрушкой, а к двадцати годам у любого мужчины были запрятаны в надежном месте винтовка или пистолет. Сейчас и прятать не надо — в каждом доме есть и автоматы, и пулеметы, и гранаты. Да куча родственников вокруг — дед, отец, братья, дяди… Попробуй, сунься!