Основной инстинкт
Шрифт:
— Добкинз? Голдштейн? С кого лучше начать?
— Давай, начнём с Голдштейна.
— Ноа был моим наставником, когда я училась на первом курсе. — Она улыбнулась. — Ты знаешь, возможно, именно тогда у меня запала идея использовать в своей книге нож для колки льда. Для моей книги. Смешно, но всё-таки как сработало подсознание!
— Действительно, очень смешно.
— Наверное, мне следовало бы сказать, как специфично срабатывает подсознание. Так?
— А Хейзл Добкинз? Что с ней?
Кэтрин мгновение колебалась.
— Хейзл — моя подруга, — наконец
Ник Карран вспомнил слова, произнесённые Гасом
Мораном предыдущей ночью: «Чёрт возьми, с неплохими людьми она водит дружбу».
— Подруга, значит?.. Твоя подружка прикончила целую семью. Троих детей!
— Она была арестована, осуждена и отсидела свой срок в тюрьме. И ничего предосудительного за последние лет тридцать пять не совершила. Как говорят, Ник, она реабилитировала себя. Или скажу по-другому, так, как предпочитают копы: «Она оплатила свой долг перед обществом».
— Я ничего не имею против ни одного из этих двух определений. Всё, что я хочу знать, так это — почему. Почему она —. твоя подруга? Или, может, ты коллекционируешь этих ненормальных?
— Она вырезалавсю свою семью! Она помогла мне понять, что из себя представляет импульс, побуждающий к убийству.
Но ведь она не знает, почемуэто сделала!!!
— Слушай, Ник. Мне пришло в голову, что тебе не совсем по душе круг моих друзей…
— А мне пришло в голову, что ты намного больше узнала об «импульсе, побуждающем к убийству, в своём университете. Ты должна была проходить такие вещи в Беркли.
— Нам преподавали только теорию. — Она сделала глоток из стакана и посмотрела на Каррана поверх стеклянного края. — Конечно, ты-то всё знаешь о побуждающем к убийству импульсе. И не в теории, а на практике. Ты ведь всё знаешь о нём. Не так ли… А, Стрелок?
— С-стрел-лок?
— Что случилось, Ник? — мягко спросила она. — Ты что, тогда насосался? И тебе это понравилось?
— Никому это не может понравиться. Никому, находящемуся в здравом уме.
— А тебе? Ты-то был в здравом уме? Расскажи мне о кокаине, Ник. В тот день, когда ты подстрелил парочку туристов… сколько кокаина ты принял в тот день? Или в ночь перед тем днём? Какой дозе ты обычно отдавал предпочтение? Четверть грамма? Половину? Или, может, целый грамм? Довольно крутой парень!
Чем мягче становился её голос, тем больше яда, казалось, содержалось в произносимых ею словах.
— Я понимаю, о чём ты говоришь. И сомневаюсь, что ты сама отдаёшь себе отчёт. Ты — просто богатенькая девочка, любящая поиграться в игры. Ты ведь говорила, что тебе нравятся забавные игры?
Теперь она была ближе к нему. Стакан с выпивкой был уже отставлен в сторону.
— Мне ты можешь признаться, Ник. Ты ведь был пьян, Ник? Ты не отдавал себе отчёта? Ты был настолько пьян, что идея застрелить пару мирных граждан пришлась тебе по душе. Ведь так? Ты ведь был возбуждён? Или у тебя дрожала рука? И этопослужило причиной происшествия. Происшествия, в результате которого тебя должны упечь за решётку или, по крайней мере, вышвырнуть со службы. Но всё происшедшее оказалось случайностью. Тебе не в чём себя винить. Это — просто ошибка. Нелепая случайность.
— Я был трезв, — запротестовал он. — Там даже поблизости не было никого в гражданской одежде. Это действительнобыло случайным. Наркотики фигурировали, но я покупал их, а не пользовался ими. Ты понимаешь?
Она положила свою нежную руку ему на щёку и ласково, как кошку, погладила её.
— Ты можешь мне признаться, Ник, — произнесла она. Её голос был гладок как сатин и соблазнителен.
Он грубо схватил её за руку:
— Я не пользовался наркотиками.
— Ага. — Она была близка к нему как никогда, он мог ощущать её дыхание на своём лице, смаковать его. Оно было сладким как духи, которыми она пользовалась.
— Они ведь не проверяли тебя. Так? Но Внутренней службе это известно. Они знают всё.
— Если бы Внутренняя служба что-нибудь знала, она…
— И жена твоя всё знала, ведь правда? — Её голос стал бархатным. — Она ведь знала, что происходит. Никки слишком близко подошёл к огню. И Никки это понравилось. Я права?
У Ника вышло терпение. Он сильно дёрнул её за руку и вывернул за спину. Острая боль пронзила её плечо. Затем он притянул её к себе. Кэтрин была невозмутима. Их глаза так и сверкали и, казалось, пробуравливали взглядом черепа друг друга до самых мозгов.
— Никки понравилось это, — прошептала Кэтрин Трамелл. — И жена Никки не смогла этого вынести. Вот почему она покончила с собой.
Температура в комнате изменилась. Дверь распахнулась — в проходе стояла Рокси. Волосы на её восхитительной голове были связаны в тугой узел. Она с головы до ног была одета во всё чёрное: чёрная кожаная мотоциклетная куртка поверх чёрной майки, чёрные джинсы ниспускались к чёрным сапогам. И она смотрела чёрным взглядом в сторону Ника.
Кэтрин Трамелл освободилась из весьма не нежных объятий Ника.
— Привет, дорогая, — весело бросила она точно тем же тоном, которым домохозяйки приветствуют своих вернувшихся с работы мужей. Она подошла к Рокси и легонько поцеловала ту в губы, Это могло быть просто проявлением моды — ничего не стоящее приветствие в духе Европы. Она обвила своими руками стройные плечики Рокси. — Вы ведь уже знакомы, не так ли?
Ник ничего уже не слышал. В его мозгу закипала красным пламенем злоба, и сквозь подёрнутые облачной дымкой картины жестокого убийства, случайного греха и сильного влечения ясно вырисовывалась одна: Кэтрин Трамелл должна быть незаурядной женщиной, не являющейся, правда, провидицей. Она не смогла бы узнать всё то, что ей известно на этот момент, с помощью простой логики. Здесь надо владеть нечто большим, нежели только степенью бакалавра психологии, полученной в Беркли, — необходимо быть всеведущим. Ник осознал, что его кто-то просто-напросто продал.