ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ

Шмаков Владимир

В гранях монадной категории проблема основоположного духовного единства общества представляется неразрешимой. Прежде всего несомненен факт, что всякое эмпирически наблюдаемое скопище людей в своем целом значительно ниже по своему качественному достоинству своих составляющих²¹, равно как и то, что человек, как член сборища, в большинстве случаев делает чудовищный регресс в умственном, этическом и других отношениях. Эта идея является одной из основных в классической работе Тарда²²,— «Даже самые совершенные формы социальных организмов, какие только известны, всегда обладают значительно низшей организацией, чем те живые существа, из которых они слагаются. Полипняк представляет род растения, тогда как отдельный полип является животным; точно так же, как бы затейлива ни была организация роя пчел или муравейника, она во всяком случае окажется несравненно менее сложною и удивительною, чем организация пчелы или муравья»,

То же самое можно сказать и относительно человечества:

наши общественные учреждения представляют собой механизмы, слишком грубые в сравнении с нашей собственной организацией, и никогда коллективный ум (esprit coliectif), проявляющийся в парламентах и конгрессах, не может сравниться с умом самого посредственного из составляющих эти учреждения членов, ни по быстроте и верности суждения, ни по глубине и широте мысли, ни по гениальности начинаний и решений. Отсюда и поговорка: «senatores boni viri, sunatus autem mala bestia». — При несомненной справедливости идей Тарда все же, с другой стороны, a priori достоверно, что общество в своем целом должно обнаруживаться кроме категории количества, что характеризует толпу, также и в категории качества, каковые проявления должны обладать и высшей природой, и высшим достоинством, чем имеющие место у отдельных составляющих его индивидов. В самом деле, в противном случае оказывалось бы, что общество есть только агрегат, мнимый эгрегор, т. е. что оно совершенно однородно с толпой, В этом случае оказывалось бы также, что человек в своей обособленности есть венец творения. Эти выводы контрадикторно противоречат всей эзотерической доктрине и, кроме того, противоречат также и целому ряду непосредственных эмпирических данностей.

Отсюда и вытекает необходимость заключить, что проявления высшей духовной сущности народов следует искать в ином направлении, чем это обычно делается. Если всякое людское сборище есть толпа, то духовное начало общественных организмов не может проявиться чрез их посредство. Толпа образуется периферическим соединением индивидов между собой, а потому для ее образования необходим их непосредственный контакт в конкретном эмпирическом, и, обратно, такой непосредственный контакт предопределяет природу собрания как скопище, толпу, В противоположность суммарной и иерархически плоскостной природе толпы в ее целом духовная сущность общества есть единство синтетическое, лежащее выше и глубже по природе, чем существо и сознание отдельных индивидов, В этой сущности люди соединяются между собой через глубинные корни своей природы, через ту внутреннюю первооснову, из которой развертываются затем в порядке иерархического нисхождения все их феноменологические качествования и особенности. Здесь категория количества и все количественные протяжения существенно неприложимы, а потому расположение индивидов во времени и в пространстве никакого значения не имеет. Более сего, для того, чтобы человек актуально и эмпирически мог чувствовать, переживать и сознавать эти свои глубинные корни в высшем начале, для того, чтобы он мог жить более высоким устремлением и видом жизни, где он органически сопрягается с таковыми же глубинными сущностями других людей и со всей их синтетической высшей природой, необходимо отсутствие внешних феноменологических раздражающих восприятий, впечатлений и действий. Эротическое восхищение к высшим видам бытия может осуществляться в многолюдном собрании лишь при наличии особых, совершенно исключительных условий — при действенном участии в посвятительной мистерии. Но и здесь монадное начало и самость индивида чрезвычайно принижаются, здесь возможно лишь дионисийское восприятие мистических откровений, но не аполлоновское творческое оформление почерпнутого.

Целостное творчество, как одновременное и сопряженное слияние с высшими сущностями и осознание их даров в конкретной реализации, может происходить лишь в мистерии глубочайшего одиночества, когда все земные органы восприятий и действований безмолвствуют, когда человек целиком поглощен созерцанием внутреннего мира и развертывающегося в перспективе его иерархической глубинности торжественного шествия нисходящих из горнего веяний, постепенно облекающихся в довлеющие им формы феноменального. Отсюда мы и можем придти к правильному уразумению эзотерической доктрины. — Высшая духовная сущность народа может проявляться не иначе как через глубинные корни бытия его отдельных индивидов, причем внешний между ними контакт должен отсутствовать, Но если это так, то, с монадной точки зрения, появляется непримиримое противоречие между определением существенно высшей природы общества как целого и возможностью и даже единственностью этой возможности проявления высшей сущности через посредство индивидов. В самом деле, хотя категории количества и качества, вообще говоря, различны, но в данном случае отличие общества от индивида устанавливается прежде всего по количеству, и уже затем ставится проблема качества.

Полное отрицание категории количества уничтожает основание для всех дальнейших изысканий, сводит к нулю поставленный для разрешения вопрос. Именно поэтому монадное сознание и не может не стремиться увидеть проявление высшей сущности народа в тех или иных видах массовой феноменологии. Иначе говоря, с монадной точки зрения между высшей сущностью общества и всяким его отдельным индивидом необходимо должен существовать непереступаемый transcensus, и первая должна всегда оставаться трансцендентной второму. Мы же пришли к тому, что между ними и только здесь совершается контакт, имманентное сопричисление низшего к высшему. Этот онтологический вывод об одновременной трансцендентности и имманентности духовной сущности народа его отдельному индивиду и приведет нас в дальнейшем к уяснению истинной природы этой сущности. Обратимся же к исследованию эмпирической феноменологии общества как целого, Эта проблема одинаково относится к социологии и истории, но для целостности изложения я не буду расчленять ее по этим двум дисциплинам.

Так как сопряженность индивида с высшей духовной сущностью народа лежит в глубинных его корнях, то она тем самым предшествует эмпирическому содержанию и деятельности его актуального сознания и неизменно должна окрашивать их своими тональностями. Эта сущность предшествует бытию каждого отдельного человека, каково бы ни было его относительное положение среди народа, каково бы ни было достоинство его личного дарования. И величайший гений во всех устремлениях и тональностях своего творчества, и самый обыденный простолюдин в своем характере и преимущественных психических наклонностях одинаково прослаиваются веяниями высшего единства народа, императивно придающими всему особый и своеобразный колорит,

Индивидуальность человека может бьггь бесконечно разнообразна, и сам человек в своем волевом самосознании может чуждаться и даже ненавидеть свой народ, совершенно не понимать или отрицать его идеалы, противиться всеми силами его современному состоянию, желаниям и влекущим целям, но, несмотря на все это, при всех условиях дух народа неизменно продолжает окрашивать все его существо, влечения и поступки. Высшая сущность народа всегда и при всех условиях покрывает все совершающиеся в нем процессы и все разнообразие индивидуальностей, она окрашивает своими тональностями все иерархические ступени глубинности жизни, она все и всех влечет к определенным энтелехийным целям, она творчески направляет и координирует все конкретные устремления. Итак — духовная сущность народа есть реальность высшего порядка и достоинства, чем отдельные составляющие ее индивиды, предсуществует им и относится к ним как синтетическое всеобщее начало.

Какова же природа этой духовной сущности человеческого общества? Есть ли она некоторое высшее обособленное и индивидуальное начало, тождественное по принцип}? отдельным индивидам и представляющее из себя такую же, как и они, субъектную самость, имеющую только высшее иерархическое достоинство и потому трансцендентную им? — На пути истории утвердительный ответ на этот вопрос в наиболее яркой и решительной форме мы встречаем в философии Гегеля. По его учению, множественность и дифференцированность индивидов народа всецело обусловливается эмпирическими условиями феноменального. Эта дифференциация осуществляется в категории воли, природа которой и полагается самоопределением разума. Все единичное есть только акциденции, модусы единой всеобщей субстанции, и в стихии абсолютной спекулятивности всякое различие между ними, их дифференцированность, исчезают.

По мере эволюции индивида происходит принципиальное преодоление конкретной субъективности и переход к объективности Всеобщего, и в этом процессе происходит постепенное отождествление с высшим спекулятивным бытием народного духа. «Субъективная воля должна познать свое спекулятивное тождество с другими субъективными волями. Она должна убедиться и признать, что множество индивидуальных воль есть «множество» лишь по своей внешней видимости, по своему явлению; по существу же это множество не разъединено реально, но образует одну единую Всеобщность, единую всеобщую волю, народный дух (Volksgeist). Эта единая всеобщая воля и есть та духовная субстанция, которая входит в каждую единичную волю в качестве ее живой сущности и заключает в себе все единичные воли в качестве своих живых органов»²³. Таким образом, Гегель утверждает, что дух народа и дух отдельного индивида тождественны по принципу бытия, ибо они различаются лишь наличием у второго привязанностей к конкретноэмпирической субъективности. Это различие касается лишь актуального состояния, но не самой глубинной природы.

Всеобщая воля — «по себе сущая субстанция» — создает единичное в своем тлении, а потому единичная воля есть «для себя сущее явление». Отсюда явствует, что для Гегеля духовная сущность народа представляется ничем иным, как духовной сущностью некоторого совершенного человека, т. е. он понимает ее как монаду, Гегель затушевывает остроту этого вывода и обходит неизбежно вытекающие из него непримиримые противоречия благодаря двум другим взаимно сопряженным и одинаково неправильным положениям его системы. Во-первых, он отрицает основоположность начала индивидуальности, ибо его субстанциальная стихия есть единое спекулятивное понятие. Во-вторых, он отвергает закон иерархического строения в его глубоком смысле, распространяя его лишь на промежуток между спекулятивным и конкретным эмпирическим, но не саму спекулятивную стихию. Между тем при принятии основоположности начала индивидуальности в связи с законом иерархического строения, т. е. при признании, что ноуменальный мир не плоскостей, но, напротив, в своей собственной природе глубинен, есть совершенно организованная синархия, действительное svKai ттоХка, монадное определение сущности народа неотвратимо противоречит всей эзотерической доктрине и целому ряду ее отдельных выводов и законов.