Особая примета

Русанов Сергей Андреевич

— Возьмем! — ответил Петренко. — Я бы предпринял арест Дергачева даже по вашим данным, но у меня есть и другие. Не так давно за рубеж просочились некоторые сведения об Арктике — я как раз работаю над этим вопросом, ищу источник. И вот все приводит именно к этому учреждению, так что ясно — это Кларк. Сегодня ночью мы его арестуем. Тогда придется побеспокоить вас, профессор, чтобы вы еще раз опознали его — уже не по пузырю, а воочию. Теперь попрощаемся, полковник?

Офицеры ушли. Но не прошло и часа, как профессору стало известно, что сутки назад топограф Дергачев Василий Петрович выехал в Мурманск в составе высокоширотной экспедиции и вернется только

к зиме.

Экспресс «Полярная стрела» только что отошел от станции Кола. Увлекаемый мощным электровозом, состав сразу набрал скорость. За окнами, в сумерках рассвета, все быстрее проносились очертания плоских гранитных сопок. Проводники начали будить пассажиров — последний перегон перед Мурманском.

В коридор жесткого купированного вагона № 4, сразу с двух концов, вошло несколько военных. Один из них, лейтенант, знаком подозвал проводника.

— В каких купе едет арктическая экспедиция?

— В пятом четверо и в шестом трое, но только...

— А не слышали фамилии Дергачев? Он в каком?

— Так я же и хотел доложить, — проводник понизил голос. — У нас один отстал в Кандалакше — как раз этот самый. Что? Или не случайно?

— Остался с вещами?

— Никак нет, без вещей. Да они от него в Африканде молнию получили — ногу, что ли, он повредил...

— Кто у них старший? У кого телеграмма?

— Пожалуйте, вот в этом купе.

Через минуту лейтенант, окруженный полуодетыми и смущенными членами экспедиции, читал на помятом телеграфном бланке: «отстал повредил ногу задержусь Кандалакше три четыре дня догоню Мурманске деньги есть не волнуйтесь Дергачев».

— Он одетый вышел?

— Да, вполне.

— А вещи?

— Полевая сумка с ним, а больше ничего...

— Постойте, он что-то брал из чемодана...

Открыли незапертый чемодан. Подняв лежавшее сверху полотенце, лейтенант увидел, что в плотно уложенном чемодане чего-то не хватает — осталось пустое место.

— Не знаете, что здесь было?

— Чудно! — сказал бойкий молодой парень. — Я видел, тут у него лежали две пачки патронов к охотничьему ружью. Зачем он их взял? Ружье-то вот оно? Продать, что ли, хотел?

Лейтенант на минуту задумался, потом расстегнул кирзовый футляр. Так и есть — дешевая курковая двустволка ТОЗ — такую везде можно купить. А вот патроны...

— В чем он одет? — спросил лейтенант, глядя на обычные городские пальто, качавшиеся на вешалках. Тот же юноша вдруг свистнул.

— Видите ли, — вмешался другой. — Мы все смеялись над ним, что он от самого Ленинграда нарядился в высокие сапоги, канадку и все такое. У нас все это в багаже, мы ведь недели три пробудем в Мурманске.

— Да, боюсь, ваш спутник отстал от вас надолго. А! Уже Мурманск. Граждане, прошу вас всех пройти со мной. Придется расспросить вас еще кое о чем.

Вечером Лузгин и Петренко получили из Мурманска донесение об исчезновении Дергачева. Работники на Севере не теряли времени даром и за день успели выяснить многое.

После отхода «Полярной стрелы» Дергачев зашел в отделение связи Кандалакшского вокзала и послал вдогонку поезду телеграмму. Ни к дежурному по станции, как отставший от поезда, ни в медпункт, как повредивший ногу, он не обращался, не был и в лечебных учреждениях города. Когда справились в местном магазине «Динамо», оказалось, что накануне перед закрытием магазина он был там, предъявил охотничий билет на имя Дергачева и купил двуствольную тулку 16-го калибра. Кроме того, он взял пояс-патронташ,

заплечный мешок, топорик, походный котелок и кое-какую мелочь из снаряжения, в том числе переметный шнур. В бакалейно-гастрономическом магазине продавщицы запомнили покупателя, снаряженного, «как на охоту», который набрал консервов, масла, чаю, сахару, папирос, спичек и все запихал в рюкзак. До утра уходил только один поезд — на юг, и в числе пассажиров Дергачева не заметили. С соседней небольшой станции, в семи километрах южнее, сообщили, что какой-то охотник сел там на поезд в 24.00. Билет он брал до Сорокской, но ни до Сорокской, ни даже до Кеми не доехал, а сошел ночью либо в Чупе, либо в Лоухи, или, может быть, на одной из маленьких, слабо освещенных и безлюдных станций. Ввиду предположения, что Дергачев стремится к границе, уведомлена пограничная стража и милиция в населенных пунктах. Таково было содержание донесения, изложенного кратким, телеграфным стилем.

— Смотрите, какой чуткий зверь! — сказал Лузгин, когда они прочитали и перечитали донесение. — Значит, профессор все-таки спугнул его. Экспедиция была уже подготовлена. Дергачев решил рискнуть и подождать отъезда — легче испариться в дороге.

— Да, у него, видимо, все было обдумано и подготовлено; только вещей не удалось взять — даже ружья. Но сейчас он снаряжен — и, судя по снаряжению, готовится к долгому пути по ненаселенным местам. Давайте думать, где ему выгоднее было сойти с поезда. Хорошо бы достать карту!

— Сейчас достанем — и не только карту, — человека, который отлично знает эти места, вырос там, партизанил и воевал.

Лузгин позвонил и вызвал капитана Богоева. Через пять минут перед ними лежала двухкилометровая карта северо-восточной части Карело-Финской Республики, которую они рассматривали вместе с капитаном Богоевым — коренастым молодым человеком со светлыми волосами и веселым веснушчатым лицом монгольского типа. Ему кратко рассказали, в чем дело.

— Уверен, что Кларк будет пробираться к границе, — сказал Петренко. — Смотрите, как близко она здесь подходит к морю, а к железной дороге еще ближе.

— Да, самое короткое расстояние от станции Кантеле. Видите, — Лузгин взял линейку, — не будет и восьмидесяти километров, два дня пути.

— Простите, товарищ полковник! — возразил Богоев. — Если он представляет себе местность, — а не представлял бы, так не рискнул бы идти, — то тут он не пойдет. Смотрите, сколько здесь населенных пунктов. И никак их не минуешь, особенно вот в этих местах — тут узкие дефиле между озерами, по льду сейчас не пройти, нужно обязательно идти по дорогам, а там движение порядочное, места людные: лесопилка, возят доски, рабочие идут из поселков...

— Тем более, — вставил Петренко, — такой травленый волк. Он учитывает, что о нем уже оповещено, и непременно будет выбирать самые глухие места.

— Разумеется. Я, в его положении, сделал бы вот как: сошел с поезда на разъезде Мас-Варака. Отсюда до границы дальше — километров сто — сто десять, но зато полное безлюдье, ни одного поселка, никаких дорог. Это и по карте видно, а карта у него, конечно, есть. Путь, правда, страшно тяжелый, карта не совсем точная, так как съемку производили почти исключительно с воздуха... Я там бывал. Места такие, что даже в войну никто не ходил и никакой линии фронта не было. Зимой сорок второго немецко-финский отряд пробовал было выйти здесь к железной дороге, но с полпути повернул назад. Я видел потом их стоянки, мы-то везде лазили. Впрочем, в ту зиму очень много оставалось незамерзших моховых болот.