Особенности национальной милиции

Серегин Михаил Георгиевич

Просто маниакальная страсть Фрола Петровича к здоровому образу жизни не позволяла ему нарушить режим дня и задержать хотя бы на несколько минут прием пищи. Скрипнув зубами вторично, Садюкин пообещал отложить назревший разговор, но не забыть о нем и рванул в столовую быстрее курсантов.

* * *

Улица моментально опустела. Ранний час. Еще не повысыпали спешащие на работу добропорядочные граждане, уже уснули граждане (и гражданки) недобрые и непорядочные. Рассвет в пустынном городе, не обремененном

пока ежедневной суетой, казался идиллией. Только бесчувственное тело продолжало притворяться покойником и портить картину, привлекая к себе пристальное внимание мух. И не только их.

Лишь только курсанты и Садюкин удалились в столовую, от упорядоченной группы тополей, произраставших по другую сторону дороги, отделилась невысокая фигура. Темно-зеленое спортивное трико и олимпийка, сшитые на фабрике «Красный партизан» в счастливые времена застоя, позволяли фигуре почти полностью сливаться с бледным подобием природы в городском варианте. Именно поэтому никто из участников «разыгравшейся трагедии» не заметил маленького старичка, поблескивавшего стеклами бинокля среди зеленых ветвей. Старичок, предварительно оглядевшись по сторонам, трусцой перебежал дорогу и склонился над телом.

– Угу, – глубокомысленно сделал он заключение и записал что-то в защитного цвета блокнот.

Спрятав блокнот в нагрудный карман, он развернулся на сто восемьдесят градусов и, изображая озабоченного здоровьем пенсионера, потрусил в противоположную от школы милиции сторону.

2

Что может быть лучше столовой в жизни курсанта? А ничего. Увольнительные или самоволки, конечно, это тоже неплохо, но только в том случае, когда в желудке не пусто. А после утренней зарядки с ревностно исполняющим свой долг Садюкиным столовая вообще кажется домом родным.

В это утро дом родной встретил курсантов запахом перловки и какао.

Тетя Клава, стоящая в столовой на раздаче, сегодня была доброй и накладывала порции почти в соответствии с нормой. Над ее головой, а точнее над окошком, словно нимб, полукругом красовалась надпись: «Здоровое питание – основа успешной работы». Судя по тому, какую пищу выдавали из этого окошка, можно сказать: кто-то сильно не хотел, чтобы будущие милиционеры вообще могли работать. Пышная желтая заколка-бант на самой макушке довершала ощущение ореола над головой женщины и смешила каждого подходящего к окошку.

Сдобная тетя Клава, неровно дыша, шлепнула Зубоскалину порцию побольше и изобразила на лице улыбку Джоконды. Как же он похож на ее Агафона в молодости. Те же глаза, те же волосы, те же уши врастопырку... И шутить так же любил. Вот так десять лет назад шутя признался в любви, с задором запланировал Миньку, а потом весело уехал. Сказал, что про любовь – это он пошутил. А она, Клавка, души в нем не чаяла. Кстати, почему не чаяла? И сейчас вот же млеет при виде молоденького курсанта, своего-то вспоминая.

– Тетя Клава, побольше перловки, если можно, – вкрадчиво попросил Дирол. Он давно уже заметил слабость женщины по отношению к себе и бесстыдно ею пользовался, выпрашивая у безотказной поварихи лишнюю порцию и порою – неслыханное дело! – дополнительный кусок масла.

– Конечно, голубь. Что ж мне, чужого добра жалко?

Она опустила большой медный половник в стоящий рядом бачок, поводила им по дну, собирая самое вкусное, и вывалила в тарелку Зубоскалина столько мяса, что Ганга, стоящий в очереди вторым, шумно сглотнул.

Дирол просиял улыбкой и вдруг с головой залез в открытое окошко.

– А масло сегодня есть, тетя Клав? – полушепотом спросил он.

– Найти-т можно, – засмущавшись, ответила повариха.

Она раздобыла откуда-то из своих закромов желтый, промасленный сверток, быстро развернула его и отделила ножом от общего куска солидную часть.

– Спасибо, тетя Клав. Я вам говорил, что вы сегодня особенно выглядите?

– Нет, – покраснев, смутилась тетя Клава.

– Не иначе как забыл. Этот бант...

И на этой многозначительной ноте Зубоскалин удалился за столик. Голодные глаза Ганги с завистью проводили его взглядом, не забыв заглянуть в тарелку товарища. Ганге тоже так хотелось. Чем он хуже какого-то там Дирола? Федор окинул себя взглядом, решил, что не хуже, и просунул голову с плечами заодно, для верности, в окошко.

Текст, что говорил Санек, он приблизительно помнил, а потому решил ограничиться кратким пересказом.

– Тетя Клава, замечательный у вас бантик.

Повариха шлепнула кашу в тарелку, проворчав: «Сама знаю», – и крикнула:

– Следующий.

Федор отвалил от окошка. За столом он сел рядом с Диролом, который со смаком поедал продукцию тети Клавы.

– Как это у тебя получается?

– Что? – не понял Зубоскалин.

– Ну, – Федор кивнул по направлению к тарелке, – это.

– А-а, – догадался Санек и ложкой зацепил солидную порцию, развивая и без того чрезмерно разросшуюся зависть в сокурснике. – Тут целая политика. – Дирол неопределенно повел бровью. – Спас я ее как-то.

– Хорош заливать, – не поверил Ганга.

– Ну, может быть, и не спас, но на ее глазах произвел задержание.

Дирол многозначительно замолчал, демонстративно увлекшись перловкой. Федор посматривал на него, не зная, верить или нет.

– Что ты смотришь на меня, как монах на святой образ? – не выдержал пристального взгляда Зубоскалин и отодвинул тарелку. – Было как-то. Увольнительная у меня была, и я поздно вечером возвращался в общагу. А тут смотрю, тетя Клава с работы чешет по другой стороне улицы. И прямо навстречу ей тинейджеры обколотые. Много их было, как тараканов. Давай приставать.