Особенности национальной охоты
Шрифт:
— Всем спать! — приказал Михалыч, тяжело дыша. — Завтра рано встанем!
Он взвалил на плечо тело уже совсем отрубившегося егеря и понёс его в дом. Следом двинулись и остальные. Семёнов и Сергей Олегович уже сладко спали в тесноте милицейского «уазика».
Лёва ещё попытался было пособирать — в подражание Раймо — мусор во дворе, но понял, что этого он просто физически делать не в состоянии: каждый наклон к земле мог стать для него последним… Тем более, кто-то выключил лампочку под навесом, и во дворе стало совсем темно.
Спать Лёве почему-то не хотелось.
Лёва так и не заснул в эту ночь. Ещё не рассвело, но уже надвинулись серые предутренние сумерки. Видно вокруг было уже отчётливо.
Лёва выбрал тихое место с пологим склоном. Укромная бухточка ещё спала…
Он сел на берегу. Закурил, глядя на воду. Там пока ещё лениво начинали играть рыбы. Он привязал к динамиту верёвку, прикинул — легко ли будет бросать шашку, — покручивая верёвкой с привязанным динамитом в воздухе. Потом снова сел и подождал ещё какое-то время.
Соловейчик бездумно сидел на берегу, когда прибежал Филя. Он расположился рядом и посмотрел на Лёву. Тот принял этот взгляд как сигнал к действию: встал и поджёг шнур динамита. Как только он затрещал, Лёва с силой раскрутил верёвку и бросил…
Почему-то гладь воды оставалась такой же чистой и зеркальной. Лёва огляделся, ничего не понимая. Только заметив, как скулит Филя, поглядывая вверх, Лёва увидел… покачивающийся динамит, застрявший в ветвях близстоящей сосны. Бикфордов шнур горел исправно, пощёлкивая и пуская маленькие искорки.
Лёве стало жаль дерева. Он бросился по склону наверх. Ноги скользили по глине, он постоянно съезжал к воде… Наконец он добрался до приземистой сосенки, на которой повис динамит. Подпрыгнул, пытаясь ухватиться за ветку или за динамитную шашку. Ни роста, ни прыти у него для этого не хватило: было слишком высоко. Лёва поднял с земли ветку и попытался сбить заряд — но тот только сильнее раскачивался; даже верёвка ещё раз перехлестнулась через ветку…
Лёва завыл от отчаяния. Ему снизу отлично было видно, как быстро укорачивается бикфордов шнур. Он понял, что совсем скоро динамит рванёт… Лёва не выдержал, скатился по склону и бросился в воду. Он изо всех сил пытался отплыть подальше, пока не понял, что глубина маленькая и что он лежит на одном месте, только поднимая муть со дна. Лёва вскочил на ноги и зашлёпал по воде, быстро удаляясь от берега.
Динамит всё не взрывался. Стоя по пояс в воде метрах в тридцати от берега, Лёва оглянулся: на берегу под деревом остался Филя. Он неистово лаял на динамит, совсем не чувствуя исходящей от него опасности. Лёва заорал: «Филя, сюда! Ко мне, дурак!» — но пёс то ли просто не слышал его криков, то ли не желал слушаться Соловейчика…
Лёва, бураня воду, побежал к собаке. Он успел взять Филю на руки и дойти до воды, как за спиной страшно рвануло… Соловейчика подбросило и вдавило в воду. Камыши вокруг тихой бухточки разом полегли…
…На поверхности воды плавала, поблёскивая нежной чешуёй, оглушённая мелочь. Среди неё тут же, на мелководье, лежал оглушённый Лёва. В одной руке он сжимал небольшую плотвичку, в другой — пистолет «Макаров»…
Живой и здоровый Филя пытался вытащить его на берег, но сил у пса для этой процедуры явно не хватало. Лёва открыл глаза. Ему было как-то особенно хорошо и спокойно: над головой — светлое небо с одинокой яркой звездой, вокруг — покой и тишина…
Лёва с интересом посмотрел на пистолет, не понимая, каким образом он оказался в его руке и — вообще — что он тут делает, лёжа в мелкой холодной воде…
…Орловец сам нёс его к матёрому. Из подлеска выбежали три борзые — было видно, что потеряли след. Они, поскуливая, суетливо закружились вокруг него. Он, не слезая с жеребца, подхватил одну из борзых и, прижимая её к себе, почувствовал, как тяжело и прерывисто ходят её бока.
Орловец мгновенно вынес его к склону, перескакивая через выбоины поперёк волку. Борзая уже заметила матёрого и ринулась из рук хозяина. Гон пошёл по новой. За борзой бросились остальные собаки; матёрого удалось отвести от кустарников, что росли вдоль оврага, и теперь он обречённо шёл через поле. В лае гона слышались торжествующие ноты окончания охоты.
Он видел, что волк стал забирать влево, и направил орловца наперерез. Егерь сделал то же самое, только с другой стороны поля.
— Улю-лю-лю-лю! — рвался его рот.
Егерь невидяще глянул на него, полностью захваченный охотой на матёрого.
— Улю-лю-лю-лю! — подхватил он, понимая, что теперь, когда борзые видят зверя, подзадоривать их — дело лишнее.
Горбатая борзая с тёмными боками первая подошла к зверю. Он на ходу, чувствуя её приближение, оглянулся. Та проносясь мимо, успела схватить его за гачи. Волк присел, оскаливая пасть: борзая пролетела мимо, перевернувшись в лёте.
Волк пошёл дальше, круто забирая к лесу. Свора — в сажени за ним, держа дистанцию. Матёрый бежал, припадая на лапу, чуть опустив лобастую голову: он ждал и был готов к нападению.
— Уйдёт! — заорал егерь, — ату!!!
Егерь поравнялся со сворой; убоявшись, что его конёк может затоптать собак, взял немного в сторону, стараясь обойти их. До леса оставалось совсем чуть-чуть. Чувствуя, что матёрый может уйти, Валдай выпал вперёд и мгновенно оказался на волке. Они клубком, как-то боком, покатились в сторону.
Он, уже не помня как, оказался на волке и прижимал его голову к земле. Матёрый рвал из стороны в сторону, верхняя губа его нервно ползла вверх, обнажая желтоватые клыки…
Валдай продолжал висеть на волке, вцепившись ему в загривок.
— Отгоняй! — прохрипел он егерю.
Он попытался коленом прижать тело зверя, свободной рукой ища нож, который сбился в сторону во время гона. Краем глаза он заметил, что подтянулись и другие верховые. Они отгоняли и успокаивали лающих на волка собак.