Особняк с видом на счастье
Шрифт:
Он вошёл. Я увидела мужчину, про которого золовки моей сестры обязательно сказали бы: «Какой король!». Высокий, статный, одет с иголочки, на вид чуть больше пятидесяти. Он склоняется к моей руке (нет, я в обморок не упала) и говорит: «Матильда Казимировна, я обращаюсь именно к вам, потому что имел дело с вашим батюшкой, царство ему небесное, редкой порядочности был человек». Оказывается, Колыванов имел дело с полицией.
Он продолжает: «Дело у меня тонкое». «Разумеется, с толстыми делами идут в полицию», – ляпнула я и тут же прикусила язык: вот сейчас обидится и уйдёт. Но мой потенциальный клиент продолжает повествовать о своей проблеме уже в подробностях. У него в доме пропадают деньги, суммы достаточно
Одно из моих воспоминаний детства: я нарисовала стул с натуры и гордо показываю его Катажине. Она восторгается и говорит мне: «Молодец, Матильдушка, лошадка получилась уже значительно лучше». И я – учительница по рисованию? Тяжелый случай. Но учить рисованию и учить рисовать не одно и тоже. Само по себе рисование понятие очень широкое. Это и раскрашивание обоев в комнате, и узоры пальцем на замерзшем оконном стекле, и ещё много чего. И я соглашаюсь на предложенные условия. А мой работодатель начинает детально описывать обстановку в своём доме.
Выясняется, что она очень непростая. Хозяин старомоден, он сторонник большой патриархальной семьи, хочет сохранить традиции, и два его женатых сына живут со своими семьями вместе с ним. К тому же он не хочет выделять их долю капитала, считая сыновей неспособными вести самостоятельно дела успешно. Я слушаю Владимира Прохоровича и думаю о том, как много у меня будет подозреваемых. Старший сын, Дмитрий, женился против воли отца на актрисе, колесившей по приволжским городам от театра к театру. Сама она родом из Костромы. Колыванов считает, что она изменяет или обязательно будет изменять его сыну. Она часто отлучается из дома, ссорится с мужем, позволяет себе экстравагантные выходки и капризы, ей всегда нужны деньги – много денег.
Зато второй сын, Андрей, живёт со своей супругой душа в душу. Жена Андрея, Ульяна, Ульянушка, Колыванову как родная. Дочь давнего друга и компаньона, на глазах выросла, умница, красавица, родила троих сыновей (именно их я и буду учить рисованию). Что-то сразу мне не понравилась эта сахарная история – рождественская сказка какая-то, слишком, уж, всё гладко у этой пары. Ладно, посмотрю повнимательней на эту распрекрасную Ульянушку. Ещё в семье есть дочь Владимира Прохоровича, Антонина. Говоря о ней, отец, почему-то тяжело вздыхал. Все трое дети от первого брака (что сталось с их матерью, Колыванов мне не сообщил). Сказал только, что недавно женился второй раз на молоденькой обедневшей дворянке очень древнего рода. У детей с мачехой отношения, мягко говоря, натянутые, хотя его жена очень добрая, сердечная женщина. Ещё с Колывановым проживает его старшая сестра, старая дева, Клавдия Прохоровна. Она часто ездит на богомолье по разным монастырям, подолгу там проживает и подумывает стать монахиней, когда выберет самую понравившуюся обитель. Таковы обитатели дома, не считая слуг, проживающих в доме и приходящих. Через пару дней я переселилась к Колывановым.
Глава 6
Шикарный трёхэтажный особняк на Поварской был по архитектуре и минипарку вокруг него сродни дворянской усадьбе донаполеоновских времён. В такую мысленно поселил семью графа Ростова Толстой в своём романе. Эта предположительная усадьба Ростовых находилась тоже на Поварской, на другой стороне улицы, напротив особняка Колыванова. Неудивительно, что хозяин дома предпочитает, чтобы вся семья проживала здесь, иначе он рискует проводить долгое время в одиночестве, пытаясь найти хоть кого-то живого, блуждая по многочисленным комнатам центральной части дома и по двум его крыльям с отдельными входами.
Мебель в доме тоже была старинной или сделанной на заказ под старину. Тяжелый ампир в стиле «Людовика из тринадцатого», как любила в шутку говорить моя сестра Лина. Первые два этажа центральной части дома занимали общие помещения: гостиные, столовые и комнаты под офис с тремя кабинетами отца и сыновей. На первом этаже в правом крыле располагалась кухня, подсобные помещения, в левом – комнаты для прислуги и гостей. Второй этаж левого крыла занимали Антонина и Клавдия Прохоровна, весь третий этаж левого крыла – глава семьи с женой. На втором и третьем этажах правого крыла расположились, соответственно, старший и младший сын с семьями.
Мне, по идее, полагалась одна из гостевых комнат на первом этаже, но мы с Владимиром Прохоровичем решили, что для удобства в моём расследовании мне стоит находиться в центре дома, и хозяин выделил мне одну из комнат в своей части дома, ближайшую к центральной лестнице в левом крыле третьего этажа. Удивления членов семьи от такого моего размещения было не избежать. Но объяснение для своих домочадцев хозяин нашел очень простое: детские комнаты находятся тоже на третьем этаже в другом крыле дома, и учительнице будет легко встречаться со своими учениками, которым не придётся мчаться к ней через весь дом, мешая всем остальным работать или отдыхать.
Но, думаю, не стоит и говорить, что я всё равно почувствовала себя по прибытии потерянной, одинокой и беззащитной. Когда хмурая дама неопределенных лет, видимо, экономка, провожала меня через просторную гостиную к лестнице, ведущей к моей шикарной комнате на третьем этаже, я обратила внимание на портрет молодой женщины с красивыми грустными глазами, одетой по моде тридцатилетней давности. Спросила у экономки: «Это хозяйка дома на портрете?». И последовал краткий неопределённый ответ: «Это Гликерья». Хорошо помню, что в рассказе Владимира Прохоровича о его домочадцах такое имя не упоминалось. И у меня вдруг появилось странное ощущение, что портрет, точнее, женщина, изображенная на портрете, имеет отношение к пропаже денег. Тут в гостиную вплыла Ульяна. Я сразу поняла, что это она, ведь именно такой я её и представляла. Полная, с приятными мелкими чертами лица, вся в кружевах и старинных драгоценностях, олицетворение домашнего тепла и уюта. А за ней вбегают три очаровательных мальчугана-погодки восьми, семи и шести лет, очень похожие на маму и друг на друга, и засыпают меня вопросами, перебивая друг друга: «А, мы будем рисовать зверей в зверинце? А медведя можно будет нарисовать? А покажите, как рисуют слона?»
Я отвечаю утвердительно на все вопросы, и на мгновенье становится так спокойно и уютно, как будто я давно знаю этих детей, они мои верные друзья и никому не дадут меня здесь в обиду. И вдруг, как будто спину обожгло, я резко оборачиваюсь и вижу женщину необычайной, какой-то диковинной красоты, очень бледную с огромными чёрными, немного сумасшедшими глазами. Тонкую, затянутую в чёрный панбархат. Я думала, что в жизни таких талий не бывает, только на картинках в модных журналах, которые я видела у модистки француженки Жаклин, когда мы с Линой шили платья к венчанию Катажины и дяди Вацлава. Оказалось, что бывают такие талии и в жизни.
Ещё более нереалистичным, чем талия, был огромный бриллиант, приколотый к платью. «Ему место в музее, а его носят вот так запросто дома днём», – подумала я тогда. Ну конечно, это Татьяна, жена старшего сына, актриса из Костромы. Артистическая натура видна сразу: да, от такой красоты можно потерять голову. Даже я, женщина, впечатлилась настолько, что на какое-то время потеряла дар речи. А очнулась от лепета Ульяны: «Милая сестрица, позвольте представить вам учительницу рисования моих сыновей, ваших племянников».