Особо одаренная особа
Шрифт:
— И как ты думаешь с ним побеседовать? — спросил Индрик, наблюдая издали за яростно визжащим и выворачивающим заборы черным кабаном.
— Не знаю… — протянула я, выглядывая из-за угла сарая. Овечка уже пробовала разговорить негодующую нечисть, и ее «милейший» и «Не смей трогать даму» испуганным эхом метал ось вдоль улочек села, как и клочья белой шерсти.
Сама миротворица стояла позади Индрика и сыпала проклятиями на голову грубого банника, который вдоволь погонял ее вокруг своей старой баньки.
— Ладно, — махнула я рукой, — возьмем его измором. — Поправила короткую меховую курточку и решительно направилась
— Здрасти. — Я остановилась в нескольких шагах от кабана и изобразила самую обаятельную из улыбок. — Погодка сегодня — просто сказка! — и уставилась в маленькие, налитые кровью глазки.
Кабанище удивленно всхрюкнул. Еще бы! За неделю к нему никто и близко не подошел.
— Убью! — Кабан наклонил голову, выставив клыки, и понесся навстречу.
Снег из-под его копыт комьями полетел назад. Я, как кошка, взобралась на уцелевший забор. Забор содрогнулся, доски затрещали.
Я присвистнула, свесившись вниз и разглядывая здоровенную дырищу. Кабан с той стороны пускал пар из ноздрей (или пятака?) и рыл раздвоенным копытом снег.
— Может, поговорим? — с сомнением предложила я ему, выглядывая из-за забора. Кабан упрямо мотнул головой и, подстегивая свою прыть злобным хрюканьем, снова побежал ко мне.
— Опа! — Забор снова затрясся, я улучила момент, когда щетинистая спина хряка промелькнула под ногами, и упала на нее, крепко обхватив конечностями.
Заходя на пятый круг вокруг села, банник выдохся. Остановился, тяжело дыша. Бока кабана широко раздувались и опадали в такт дыханию.
Я, успевшая во время забега по селу прогорланить всю песню про опоросившуюся свинью и припомнившая нехитрый мотивчик пьяного Сусаноо, тоже порядком устала, вернее, меня укачало. Все-таки карусели я никогда не любила.
— Слазь. — Кабан вяло дернул спиной. — Поговорим.
Я мешком упала в снег, руки и ноги занемели от напряжения.
Свиная спина — это вам не конская, вся гладкая, круглая и надутая, того и гляди — соскользнешь!
— Поговорим, — согласилась я, глядя из сугроба на темнеющее небо. Кабан досадливо хрюкнул, возмущаясь моим отстраненным видом, и я, кряхтя, встала на четвереньки, уткнувшись лбом прямо в его влажный пятак.
— В бане моей, — предложил кабан и зыркнул узкими глазками по сторонам. Я тоже, не меняя позы, повела глазами на толпу селян, которые с интересом за нами наблюдали. Все село, наверно, собралось после того, как мы завлекающе проскакали по его улочкам. Помнится, вслед нам кричали, улюлюкали и даже пытались мне подпевать.
— В бане так в бане, — легко согласилась я, поднимаясь на ноги и отряхивая снег со штанов и меховой курточки. Кабан, похрюкивая, потрусил впереди меня, махая несерьезным свинячьим хвостом. А я подумала, может, мне за вредную работу начать требовать молоко? Где это видано, чтобы приличные девицы бились с кабанами?
Резиденция банника оказалась ветхой избушкой, вросшей в землю. Оно и понятно, не хоромы же было строить людям, только-только поселившимся в диком лесу. Вокруг бани снег был истоптан и разрыт, но человеческих следов я не заметила. Баня вообще стояла на диком, неумолимо зарастающем пустыре, на который давно никто не совался из-за дурной славы обитателей. На пороге древней избушки стояла жена банника — обдериха, как наседка прикрывавшая когтистыми ручищами свой выводок. Глаза у нее были навыкате, налитые кровью, а детки-обмылки маленькие и страшненькие, все в маму с папой.
— Проходите, чувствуйте себя как дома! — прошипела она, и мне померещилось, что это вода на каменку раскаленную попала.
Очень мы в приюте любили пугать друг друга обдерихой, потом шагу боялись шагнуть в бане не по правилам, крайне удивляя своим примерным поведением воспитательниц — везде мы шалили, кроме бани. Бывало, наслушаешься ночью про глупую девку, которая позвала в гости живые кости, а потом, спасаясь от них, обдерихе в лапы угодила и ходила после этого по селу ошпаренной лысой заикой, а назавтра банный день. Как после такого не робеть?
Я поздоровалась и чуть не на четвереньках вползла в черный от времени и гнили предбанник. Как ни удивительно, пахло сыростью, словно недавно баню как следует протопили и устроили в ней помывку.
— Чуешь банный дух? — сразу сунулся ко мне банник уже в образе костлявого старика с длинной нечесаной бородой. — Семь ден назад пришли люди и затопили баньку мою, уж семь лет как не топленную. Дров не жалели, гниль выгоняли. Мы-то со старухой думали, что так и сгнием вместе со своей хороминой, а тут такое счастье вдруг привалило. Ошалели мы малость от нежданного счастья да и потеряли бдительность. Сунулись после седьмого пара мыться, а тут все — и обмылочки лежат горкой, и водица слитая в тазиках, и венички попользованные на полках. Славно нам так стало, что и думать обо всем забыли, а как собираться стали, гляжу, а моей шапки-невидимки нету. Сперли, черти. Обвели старого дурня как…
Банник досадливо бухнул кулачком в стену, банька вздрогнула всеми своими древними бревнышками. Я даже присела от испуга, хоть и до этого стояла, согнувшись как старая карга.
— Ясно — кивнула я, — вы не волнуйтесь так. Найдем мы ваше сокровище. Тут семи пядей во лбу быть не нужно. Сегодня к ночи.
И полезла быстренько на свежий воздух, чувствуя, как подозрительный взгляд обдерихи буравит спину.
«Вот ведь, — думала я, — хоть и десятая вода на киселе, а тоже родственники. Нет, в глобальном смысле мы все — дети Всетворца, но соглашаются с этим почему-то лишь злыдни-старички да зубастые тетеньки. А Император Златоградский, например, не соглашается. А жаль, у меня вон и в Яви и в Нави такие связи, что обзавидуешся. Я еще только в Ирий не заглядывала, ну так какие мои годы!»
Так рассуждая, направилась я к дому старосты Верстового, где с нетерпением ждали меня. А добравшись, немедленно велела топить баню на постоялом дворе и согнать туда девиц покрасивей, лучше первых красавиц, сколько смогут вместиться, сластей им приготовить, вина, чтобы от страха и неизвестности не ныли, а веселились и пели. Одним словом, раскомандовалась, как лаквиллский воевода, чувствуя, что хоть и не Велию, но все равно какому-то парню нынче бока намнут.
— Тут все просто, — рассуждала я вполголоса, затаившись в предбаннике. Рядом в дубовой кадке прятался Зоря. Он страстно припал ухом к дырочке в бочке, но, как мне казалось, слушал не столько меня, сколько девичью визготню в парилке. Время от времени распаренные красотки выскакивали в облаках пара в предбанник остудиться, и тогда великан глухо ворчал, страдая оттого, что из дырочки видна только стена. Я показывала ему кулак и шипела как кошка.