Особо опасная статья
Шрифт:
И теперь телохранитель выпал из обоймы подозреваемых для Кряжина если не навсегда, то на тот отрезок времени, пока не будет доказано обратное. Еще час назад Кряжин предполагал, что этот мужчина участвовал в заговоре. Сейчас же был уверен в том, что телохранителя убили похитители, поскольку в противном случае операция по захвату ребенка была обречена на провал.
Но почему он здесь?
И Кряжин нашел для себя ясный ответ. Телохранителя убрали по пути, потому что иного способа забрать Колю было невозможно. Его заманили в место, удаленное от школы, и убили, развязав тем самым себе руки. Кто-то знал, что должен делать телохранитель каждое утро. И знал, какой найти предлог, чтобы вместо поездки в школу охранник выбрал поездку в другое место.
А Ремизова убили, потому что тот, находясь на первом этаже дома в «Алых парусах» (он никогда не поднимался к квартире) видел или знал нечто, связанное с преступлением.
И Кряжин сделал важнейший вывод в расследовании: в доме Кайнаковых есть человек, входящий в состав преступной группы, похитившей их сына.
– У меня такое странное впечатление, – буркнул Саланцев, не догадывающийся о мыслях следователя, – что этого охранника легче было убить, чем уговорить.
– Как ты сказал? – оторвался от размышлений Кряжин. – Почему странное?
– Одно дело, когда охранника убивают на клиенте, и совсем другое, когда его отзывают, чтобы убить. Значит, они знали, что парень действительно готов отдать за мальчишку жизнь. Вот это и странно. Я знаю много телохранителей. Среди них есть те, кто охраняет известных людей, однако… Однако они не самураи же! Иван Дмитриевич, не за идею же им умирать и не за родню…
– Вот именно, – пробормотал, втыкая палец в висок, следователь. – Не за родню. Тонко подмечено – не самураи…
Закончив с осмотром и допросами всех, кого счел нужным привести к следователю Саланцев, и признав в них свидетелей, которые по делу вряд ли могут являться таковыми, Кряжин уложил толстую папку под мышку и вышел из прокурорской «Газели». Такова следовательская жизнь. Даже если нет никого, кого можно допросить, нужно обязательно с кем-нибудь поговорить. Это как работа дворника, который утром обязательно примется мести тротуар, даже если он чист. И опять же – Его Величество Случай. Среди двух десятков собеседников всегда найдется тот, который вдруг вспомнит, что вчера, около десяти часов утра…
Но на этот раз Господин Случай работал в другом административном округе столицы.
Телефон зазвонил, когда Кряжин вышел из «Газели».
– Иван Дмитриевич, – сдавливая накипевшую неприязнь, Елец старался быть предельно учтивым, – вас ожидает в моем кабинете Ян Михайлович Трошников.
– Он расположен к разговору?
На том конце связи послышалось какое-то движение, и следователь услышал другой голос. Без тени нервозности, совершенно ровный и абсолютно усталый.
– Иван Дмитриевич, я жду вас. Наверное, я был неправ и чересчур официозен. Вы правы. Вы не обязаны отчитываться в условиях отсутствия контакта.
– Я еду, – сказал Кряжин.
И через сорок минут был в кабинете Ельца.
Коля никогда не бывал ни в каких домах, кроме своего. Не знал, что дома похожи своими подъездами, лестницами и даже запахами, а потому в первое мгновение, когда его заводили в дом сутки назад, ему показалось, что его привезли домой.
Та же прохлада подъезда. Напоминающий домашний стремительный лифт. Знакомые лестницы.
Единственное, что было чужим, – запах внутри квартиры. Там пахло краской, деревом и еще чем-то, отчего в первые часы болела голова.
– Я хочу в туалет, – громко сказал он, несколько раз ударив по двери комнаты ногой.
Дверь распахнулась, на пороге появился Феликс.
– Ты уже три раза сегодня ходил.
– А ты сколько? – смело спросил Коля.
Феликс подумал, дотянулся рукой до какого-то предмета слева и забрал с него знакомую куртку с капюшоном.
– Она воняет, – буркнул Коля.
– Переморщишься, – не слушал мальчишку Феликс, натягивая на его голову капюшон.
Пообещав обязательно сказать папе, чтобы тот направил Диму свинтить этому наглецу голову, Коля уныло поплелся привычной дорогой…
– Я был неправ, – сказал представитель. – Задавайте вопросы. Буду рад, если смогу вам помочь. А после, если вы позволите, я поеду в больницу к родственнику и сестре.
– У меня только два вопроса, – признался Кряжин. – Каковы перспективы рассмотрения жалобы Устимцева в Европейском суде?
Трошников сжал веки и резко их расслабил.
– Никаких.
– Когда назначено рассмотрение жалобы?
– Сегодня суббота? – тихо уточнил, глянув на наручные часы, представитель. – В следующую пятницу.
– Спасибо, – следователь подхватил папку и встал со стула.
– Надеюсь, вы понимаете, что я не в силах выполнить требования похитителей? – бросил ему в спину представитель. – Даже при том условии, что речь идет о спасении жизни ребенка! Что я не в силах сделать это даже при том условии, что речь идет о спасении жизни мальчика, которого я люблю, как сына, моего племянника?!!
– Надеюсь, вы понимаете, – Кряжин остановился и разглядел в глазах Трошникова ужас, – что для преступников это не играет никакой роли? Вы понимаете, что его убьют в любом случае?
– Боже мой… – совсем не по-судейски пробормотал Трошников и убрал от зажмуренных глаз очки.
– И просьба у меня к вам тоже только одна. Не говорите о том, что не в силах помочь, ни Альберту Артуровичу, ни своей сестре.
– Но, быть может, они не убьют Колю… Может быть, если они получат то, что им нужно…
Услышав это, Кряжин слегка покачал головой и вышел вон.
И для Ельца так и осталось непонятным, отчего Кряжин смолчал. Положительно, он – хам!
У него осталось шесть дней. А всего их было семь, если учесть день минувший.